Николай Ивеншев - Дубль

Врач — от слова врать. Аркадий Яковлевич заявил, что Королев обладает редкой психической болезнью. Врач прищурился от удовольствия, словно награждал пациента, и произнес почти шепотом: «Называется — писчий спазм! Это значит, вам надо… Тебе необходимо отказаться от своей профессии. Вы уже больше не сможете писать… Ну‑ка, ну‑ка, расскажи, так ведь получается? Зажмешь в пальцы ручку, натужно напишете полслова — и заклинивает. Хоть другой рукой подталкивайте — ничего. Дохлый номер. А лечить?.. Можно и вылечить. Спокойствием лечится. Нервишки шалят?.. Шалят!»

Так спрашивал и сам себе отвечал чернобровый и черноокий Аркадий Яковлевич Альтшулер.

Нет, не враль он, а почти друг. То на «ты», то на «вы» называет. А раз радовался он заболеванию, то радовался уникальности болезни. Ничего дурного, пустяк: писчий спазм — не злокачественная опухоль.

— Лучше всего помогают морские прогулки, купания, можно и амуры завести, — дурашливо хохотнул Аркадий Яковлевич. — Влюбляться только несерьезно, походя. И вот еще: листы южного дерева олеандра очень помогают сердечно — сосудистой деятельности… Листы, а не цветы… А так у тебя ник — каких органических изменений.

Альтшулер играл провинциального домашнего врача. Он всегда от скуки кого‑нибудь играл.

Володя Королев знал, откуда у него взялась нервная болезнь. От еще дневного вранья в газете. Аллергия на бумагу, диатез от домашней прокисшей жизни. Он и без самовлюбленного, милого Аркадия Яковлевича знал, что ему надо сменить обстоятельства, плюнуть на газету, иначе… Иначе в одно прекрасное время с сумасшедшим визгом он вопьется в глотку своего редактора, перекусит ему горло. А редактор?.. Он не виноват по сути. Тоже подневольный человек, которому надо зарабатывать тугрики для пропитания, для поддержки штанов.

Счастливо получилось, пофартило. В отделении Союза журналистов Володя Королев купил семидневную путевку по Греции. Именно туда, где растут, где благоухают кусты с франко — латинским звучным названием олеандр.

О Греции он знал только то, что там есть некий Пело- понес, гора Парнас, помнил то ли частушку, то ли стихи «Идет обоз с Парнаса, везет навоз Пегаса».

Королев ухайдакал на путевку все свои деньги, и те- перь‑то надо было это оправдать: лишиться писчего спазма, купить что‑нибудь, поглядеть этот самый Пелопонес.

Свою путевку Королев стал реализовывать еще дома. Как бы между прочим сообщил Генке с первого этажа: «А я в Грецию еду!» Мелкая слабость, дешевое хвастовство. Но так.

— Там, говорят, все есть?! — отбил пас Генка.

Потом надоело. Реакция знакомых была одна и та же:

«В Греции все есть». Живем штампами. У всех однотипное поведение, слова, музыка, лидеры, кумиры. Умер Высоцкий — кумир Владимир Семенович. Погиб Виктор Цой — на всех заборах «Цой, мы с тобой!» Скажет иной

возмутитель спокойствия по секрету, что надо зубные щетки в лацканы пиджаков втыкать, что это писк моды, — проснемся, а на улицах все — щетконосы.

Летел Королев в солнечную Грецию вот как. Опять старался как можно полнее реализовать затраты. Предлагала стюардесса кислый рислинг — пил, протягивала сок — не отказывался от стаканчика. Вполглаза наблюдал за одногруппниками. Все они оказались скучно — деловые, с трудовым заводом. Они обсуждали рабочие свои дела, от которых у Володи приключилась болезнь. Чаще всего в разговорах звучало слово «проблема». Это‑то ядовитое слово — последняя капля в истории болезни Владимира Королева. Как ни крути, а проблема, проблема, проблема везде: в воздухе, под землей, в водной глубине. От проблем не только пальцы могут одеревенеть, но и башка разлетится на мелкие кусочки. Вот для чего Бог и создал туристические поездки.

«Греки все гордые, прямые, у них, должно быть, надменные лица? — подумал Владимир Королев. — Даже в самом слове «эллины» есть тугой звук тетивы».

И наблюдал. Странно, но к некрасивым людям Володя проникался симпатией. Некрасавцы и некрасавицы делают сами себя. Они, как правило, независимые люди. Среди них мало журналистов. Вот переводчица Галя — смуглая, горбоносая, глаза навыкате. Что‑то есть в этом возбуждающее. «А может, я извращенец? — равнодушно подумал Королев. — Или болезнь совсем доконала?»

При воспоминании о болезни Володя сунул руку во внутренний карман куртки, вынул блокнот, попробовал написать слово «красивая». Не получилось, заело на третьей букве. Значит, он еще зажат и долго будет так зажат, ведь он даже боится лететь в эту Грецию. Так стесняются заходить в дома зажиточных, не дай Бог что‑нибудь разбить, оступиться. И непременно стеснительные оступаются, роняют, разбивают.

Теорию об этих стеснительных Володя вывел давно. Все беды, все невзгоды от стеснительных. Они чаще всего воруют — испытывают себя. Раскольников укокошил старуху — себя проверял. А насильники? Стопроцентно стеснительные люди. Только в раж вошли, чтобы доказать, чтобы доказать!

Наша страна — кузница рабских душ. Мы осторожничаем говорить друг другу правду. Даже полюбив женщину всеми фибрами души, несем околесицу. Хорошо, что есть еще неистребимый женский инстинкт, он берет инициативу в свои руки. И женщина — командир. Иначе — каюк. Пропала жизнь. От страха многие попадают в психушки. А сколько в аптеках продается сердечных капель, разных элениумов!.. Тонны, килотонны! Все устремлено к одному: убить свое «я», убить страх. Не думать о том, что ты подлеца в газетке расписал в розовых тонах. Совесть — блажь. Подлец — благодетель. Украл миллиард — пожертвовал копейку на храм. А вокруг все холеными ладошками аплодируют: «Иван Иванович, родной вы наш! Какой подвиг! От ворованной копейки отказался». Нет, уж лучше вот гак заболеть — споткнуться на полуслове.

А слово «проблема» все кругилось, вилось, как муха в воздухе. Оно, это слово, округляется во рту сорокалетнего сбитого мужика с хитрыми голубыми глазами. Глаза у него размыты. Для маскировки. Плут из своих глаз может вылепить что захочет. Пожалуйста, даже дружеское участие соорудил. Но в обычное время такие глаза смеются — ми- ми — крия.

Королев еще до теперешней моды на парапсихологию знал, что существуют поля и антиполя. Этот мужик с голубыми гляделками и кошачьим мягким бантом на розовой шее — антиполе. И Королев по подлой своей робости будет вести себя перед этим субъектом заискивающе. Опять срабатывал комплекс.

В афинском аэропорту наши туристы безбожно курили. Опять же из‑за робости перед загранкой. Кусочек «дикого» Запада виделся сквозь стеклянную стену вокзала: на верхотуре соседнего блочного здания вздыбилась, как ретивый конь, большая бутылка с надписью «Метакса».

В автобусе мало кто разговаривал, все крутили головами, озирались, как курские сычи. Что ж — представители древней профессии, все писучие. У одного Королева — спазм.