Дмитрий Старков - Отдаленное настоящее, или же FUTURE РERFECT

В первую голову следовало подробно побеседовать с этими Калашниковым и Гилевым. Инструмент на случай необходимости оживления беседы — старенький «макаров», ради понту купленный им, тогда еще семнадцатилетним сопляком, нелегально — покоился за пазухой, рядом с заявлением о его находке.

Следующий шаг — во что бы то ни стало прорваться в «скворешник», к Николаю, и любой ценой выкачать из него все, что возможно. А потом…

Потом, будет видно.

Выкурив подряд две сигареты, Димыч поднялся со скамьи и отправился к Левашовскому проспекту ловить машину. Денег имелось достаточно — перед выходом из дому он извлек из тайника все отложенные на покупку лучшего жилья доллары и часть их по дороге на службу успел разменять на рубли.

Николай Калашников, проживавший в районе «Пионерской», на проспекте Королева, оказался с виду человеком поразительно обыкновенной внешности, куда больше подходящей для педагога, чем для журналиста, — то есть, невысоким, чуть полноватым блондином лет сорока пяти. Вдобавок, и в голосе его постоянно проскальзывали с детства любому знакомые по множеству кинофильмов интонации доброго педагога — именно в такой манере экранные учителя русского языка и литературы объясняют своим подопечным урок. Жена его как раз в момент Димычева появления отправлялась гулять с ребенком, девочкой лет пяти, и потому никаких помех разговору не приключилось.

Услышав о смерти Игоря, Калашников заметно и искренне расстроился:

— Ох ты; как же так… Такой замечательный журналист… был… и ведь ровесник мне… Чтобы в таком возрасте — да инсульт… да еще вот так сразу…

— А ведь вы с ним пили вчера допоздна, Николай Николаевич, — медленно, дабы ничего не упустить в реакции пациента, произнес Димыч. — Отчего с ним, собственно, инсульт и приключился.

Калашникова словно бы внезапно шарахнули по затылку чем-то, слишком мягким, чтобы сшибить с ног, но достаточно тяжелым, чтобы изумить до глубины души.

— Я, молодой человек, — после довольно продолжительного молчания заговорил он, — вчера допоздна а, точнее, вплоть до открытия метро, пребывал в редакции «Невского времени» и работал со своей статьей. А спиртного ничего, даже пива, не пил уже с лишком две недели. За отсутствием денег на такие роскошества.

Здесь, сквозь изо всех сил подавляемую тревогу, в голосе Калашникова проступила еще этакая привычная, перманентная усталость, наверняка хорошо знакомая всем, кому приходится — не ради себя, но ради семьи, скажем, или еще чего-нибудь, за что надлежит отвечать — постоянно прыгать выше головы.

Сделав паузу, он продолжал:

— И потому я хотел бы знать, для чего вы сказали то, что… то, что вы сказали только что. Для чего потребовалась эта провокация? Или, может быть, это розыгрыш?

Недоумение, возмущение и испуг его были вполне искренними, в этом у Димыча не возникло ни малейших сомнений.

Что же это получается?

— Вы, пожалуйста, не бойтесь, не волнуйтес, — заговорил он по возможности мягче, — но все это далеко не розыгрыш, и не провокация… Как бы объяснить… В общем, мне смерть Игоря Величко кажется странной, и потому я очень прошу вас сейчас, при мне, позвонить вашему коллеге, Борису Гилеву, и, ничего не объясняя, убедить его немедленно приехать сюда. А затем мы, все втроем, поедем к… к вдове Игоря. Это она утверждает, что пили вы вместе. Такси я оплачу.

— Да какого ч… — начал было Калашников, закипая, но тут же осекся: в лицо его смотрел ствол «макарова». — Что вы…

— Я вас очень прошу, — с усталой настойчивостью повторил Димыч. — Пожалуйста… Игорь никогда не жаловался на здоровье. Если его… супруга, с которой я до недавнего времени не был знаком, вышла за него замуж ради того, чтобы вскоре остаться вдовой с приличной квартирой в центре… Мне будет очень обидно, если она избежит заслуженного наказания.

Последнее было сымпровизировано на ходу. Если двое дают совершенно противоположные показания, значит, кто-то из них врет. И если даже этот Калашников вот настолько убедительно врет, проще всего сделать вид, что он, Димыч, поверив ему, переключил подозрения на Валентину. Пусть пациент — на всякий случай — думает, будто ему нечего опасаться. От этого, как правило, рано или поздно теряют осторожность.

Калашников, дослушав сентенцию, сделался вдруг подтянут и резок.

— Извините. О таком варианте я не подумал. Хорошо, — сказал он. — Сейчас я, ничего не объясняя, вызову сюда Гилева. По крайней мере, постараюсь. Только прошу: внимательно следите за тем, что я буду говорить, дабы у вас не возникло ненужных подозрений на мой счет. А пистолет спрячьте. Жена с дочерью могут вот-вот вернуться, и им совершенно незачем… э-э… наблюдать подобные сцены. Игорь… э-э… был и моим другом. Если вы считаете, что его… что ему могли помочь умереть, я и без пистолета помогу вам проверить… обоснованность ваших опасений. Идемте.

Вместе они вышли в прихожую, где Калашников, накрутив номер, в нескольких словах попросил Бориса Гилева приехать как можно скорее к себе, не преминув сообщить, что деньги, потраченные на такси, ему будут возмещены, и поразительно быстро добился согласия. Затем хозяин — вероятно, чтобы скоротать время, а заодно убедить гостя в искренности своего намерения сотрудничать — предложил Димычу чаю.

Прибывший через полчаса Борис Гилев оказался низеньким крепким бодрячком лет пятидесяти, очень похожим с лица на известного в известных кругах самодеятельного песенника Юлия Кима. По мере того, как Димыч вводил его в курс дела, он был искренне возмущен возникшими на его счет сомнениями, но, дослушав до конца и поразмыслив, согласился, что история вполне может оказаться довольно темной.

— В самом деле! Мало ли… Действительно, такой всегда был здоровый, спортивный, несмотря на ногу и, вдруг, инсульт… Ладно, допивайте чай, и поедем. Подождите-ка, у меня там с собой… Раз уж Колина супруга в отлучке…

С этими словами он пошел в прихожую, где оставил привезенную с собой черную, давно не видавшую воды и мыла, пластиковую сумку, что носят через плечо.

Установившееся было за столом молчание нарушил Николай Николаевич:

— Дима, еще чаю?

Димыч отрицательно покачал головой.

— Зря. Чай у меня особенный. Вот посмотрите…

С этими словами он добыл с полки, висевшей за его спиной, старую чайную жестянку, открыл ее и сунул Димычу под нос.

Машинально подавшись вперед, чтобы заглянуть внутрь жестянки, Димыч не увидел в ее содержимом ничего особенно примечательного.

— Вроде бы чай как ча…

Договорить он не успел: от тяжелого удара по затылку потемнело в глазах. Позвоночник ватно обмяк; Димыч как-то осел, точно стекая с табурета, и почти беззвучно сполз на пол.