Альбер Коэн - Любовь властелина

Завершив санитарную обработку зубов при помощи мелодичного щебета и карманной зубочистки, которую ей одолжил муж, она еще раз подправила свои ужасающие ногти «специальным ножичком» Ипполита и после этого почувствовала потребность в беседе непростой и возвышенной, такой, что пристала бы торжественному моменту. Разнося вокруг — себя запах мяты от поглощаемых ментоловых леденцов, она заговорила о книге, весьма недурно написанной и названной «История моей жизни», которую она позаботилась положить на виду на один из круглых вращающихся столиков, именуемых ею «servir-boys». Она открыла это произведение, вышедшее из-под пера королевы Марии Румынской, и зачитала вслух поразившую ее фразу: «Благословенна, трижды благословенна способность, коей Бог одарил меня — способность глубоко чувствовать красоту вещей и наслаждаться ею».

— Правда, прекрясно? Так тонко!

— Да, правда очень тонко.

— Королева есть королева, дорогуша, этим все сказано.

Ее лицо озарилось благодарной улыбкой, поскольку она чувствовала солидарность с королевой Румынии, тем более что скоро должен был приехать господин заместитель, знаменитость, который уж наверняка на приеме у королевы, и получается, что она тоже косвенно знакома и связана с нашей дорогой королевой. Короче, она чувствовала себя сегодня причастной к высшему опчеству. А потом они обсудили фотографию, мадам Дэм видела ее в иллюстрированном еженедельнике, изображавшую другую королеву, которая во время официальной церемонии не побоялась наполовину вынуть ногу из туфельки, чтобы нога отдохнула. Ну совершенно как обычная женщина! Ох, это невыносимо прекрясно!

А затем мадам Дэм вконец расчувствовалась по поводу третьей королевы, захотевшей как-то раз поехать на автобусе, чтобы понять, как это бывает, поскольку она никогда в жизни не ездила на автобусе! Она — и на автобусе, королева, которая может позволить себе любые кареты и шикарные автомобили, на автобусе, как же прекрясно! А дети королевы английской, захотевшие проехаться в метро, чтобы посмотреть, как же это делается! Маленькие принцы — в метро! Ну прямо невозможно мило, сказала она с нежной улыбкой. И к тому же так демократично, отметил месье Дэм. Вернувшись к теме королевы из автобуса, мадам Дэм вспомнила ее трогательную особенность.

— Во время визита в маленький городок, она так мило пошла пожать руку помощнику мэра, бакалейщику-инвалиду, который не мог подъехать к ней сам на своей инвалидной коляске. А она дала себе труд дойти до него, хотя он был в нескольких метрах! К бакалейщику! Какая доброта! Это невыносимо прекрясно! Когда я прочитала это в журнале, у меня слезы навернулись на глаза! Обладает таким непередаваемым обаянием и при этом так легко чувствует себя с убогими! Ах, как она заслуживает своего высокого положения! Как, впрочем, все королевы, такие утонченные, такие милосердные.

Исчерпав список королев, они замолчали. Покашляли, прочистили горло. Затем Адриан посмотрел на часы. Девять тридцать семь. Еще двадцать три минуты, сказал месье Дэм, подавив нервный зевок. Ну вот, теперь визит этой знаменитой лисьности — этого типа, уточнил он мстительно — законсится в полнось и мозно спокойно лозыться спать и не крисять во весь голос, стоб быть светским, и не озыдать, пока этот тип первым что-то скажет. Вдруг мадам Дэм хлопнула Адриана по колену.

— Послушай, мой милый Диди, поговори со мной немного об этом господине, я имею в виду, о его частной жизни, о его характере, чтобы мы составили о нем представление. Послушай, он верует в Бога?

— Но боже мой, этого я не знаю. Зато я знаю точно две вещи, которые свидетельствуют о том, что он необыкновенный человек. Кастро мне рассказал это буквально сегодня утром, надо рассказать это Ариадне, сама леди Шейни рассказала это Кастро, который к ней вхож, то есть это истинная правда. Кстати, надо в один из дней пригласить на ужин Кастро, он очень приятный человек, очень культурный.

— Гак что же это за две вещи?

— Во-первых, пожар в этой лондонской гостинице. Вроде как он, рискуя жизнью, спас из огня двух дам.

— О, как это прекрясно! — вскричала мадам Дэм. — О, он точно верующий!

— И потом здесь, в Женеве, жила бездомная карлица, которая играла на улице на гитаре, он вытащил ее из нищеты, снял ей квартиру и, кажется, даже назначил ей содержание, и сейчас она уже не просит милостыню, записалась добровольцем в Армию спасения — в общем, он изменил жизнь этой бедной девушки.

— Я чувствую, мы понравимся друг другу! — воскликнула мадам Дэм.

— Кажется, их даже иногда встречают — они гуляют вместе, он такой высокий, она такая маленькая, кривоногая, в форме Армии спасения.

— Сто говорить, добряк, — заметил месье Дэм, приглаживая усы, чтоб не топорщились. — Правда, Антуанетта?

— Я всегда за благотворительность, — сказала она. — Но в его положении ему не пристало прогуливаться с женщиной не своего круга, и при этом раньше просившей милостыню.

Месье Дэм мурлыкал себе под нос, чтоб занять время, а потом достал из жилетного кармана дешевую сигару, узкую и черную, которую вознамерился зажечь не из-за того, чтобы получить удовольствие от курения — для этого он слишком волновался перед моментом знакомства с гостем, — но чтобы создать себе видимость занятия в момент, когда войдет гость. Жена вынула сигарету у него изо рта и заперла ее в шкаф.

— Бриссаго, это вульгарно.

— Но я зе курю их каздый весер после узына!

— Ты неправильно делаешь, такие сигары курят почтальоны. Адриан, ты заведешь беседу о книге «История моей жизни», то есть о королеве Румынии, и о нашем дорогом докторе Швейцере. Это будет сюжет персонально для меня. Пломбир! — вскричала она без всякого перехода.

— Что ты хочешь этим сказать, Мамуля?

— Можно предложить ему пломбир тутти-фрутти.

— Но, Мамуля, это невозможно, нельзя подавать мороженое в десять часов вечера. На что это будет похоже?

— Да, очевидно, ты прав, Диди. Но это так жаль, оно не доживет до завтрашнего вечера, все растает, даже в холодильнике. Надо купить завтра еще у мороженщика, только нужно такое же. Послушай, Ипполит, пойди скажи Марте, что она может съесть пломбира сколько хочет, это доставит бедной девушке удовольствие, и к тому же это доброе дело.

Месье Дэм не преминул повиноваться и кубарем помчался сообщать Марте приятное известие. На кухне он спешно запихал в рот пломбира — так много, что подавился. Вернувшись в гостиную, сдерживая приступы кашля, он осмелился спросить Антуанетту, нельзя ли ему выпить рюмку коньячку, «а то я казется замерз, сам не пойму посему».

В девять пятьдесят мадам Дэм сочла уместным отправиться в комнату и подправить уродство.

Умастив волосы бриллиантином с гелиотропом, она занялась лицом, штукатуря его с помощью специальной пуховки и белой пудры под названием «Карина», которая использовалась только в особых случаях и которую она держала в потайном ящике своего секретера. После чего она помазала за ушами несколькими капельками «Флорами», духов сорокалетней выдержки. Соблазнительная и вновь расцветшая, она спустилась и торжественно вплыла в салон, высокоморальная, социально адаптированная и благоуханная, с вымученным чувством собственного достоинства лицом.