Грэм Джойс - Реквием

Я схватил его за воротник и прорычал ему в лицо:

— Не смей говорить так об учителе! Чтобы я никогда больше этого не слышал!

Мы упросили шофера грузовика отвезти нас в Сирию, где было немало бездомных палестинцев. Мы кое-как перебивались с хлеба на воду. Однажды Мехмет расплакался. За эти годы я привязался к нему и полюбил его, как младшего брата. Он тосковал по тем дням, когда мы жили с нашим учителем, когда все было ясно и предопределено, как движение солнца и луны над пустыней, и когда все наши проблемы были связаны с учением.

— Мы сбились с пути, — говорил он, — мы пропали.

— Нет, — ответил я. — Наш учитель по-прежнему с нами. Приближенные не оставили нас. Это наше испытание. Помнишь, как часто действия учителя приводили нас в замешательство и мы понимали их смысл лишь через некоторое время? То же самое и сейчас, Мехмет. До сих пор мы плохо справлялись со своей задачей, мы забыли все, чему он нас учил, и жили, как бродячие псы. Мы должны вернуться.

— Но мы не можем вернуться в Ирак! — воскликнул он.

— Нет, не в Ирак. В Палестину.

С помощью Аллаха нам с Мехметом удалось добраться до моей родины. Он был поражен тем, что увидел в Иерусалиме. На Западном берегу нас гостеприимно встретили и оказали нам всяческую поддержку мои родные и друзья. Затем мы нашли место между Кумраном и Иерихоном, которое подходило нам как нельзя лучше. Там была маленькая пещера возле ручья, в которой мы могли жить точно так же, как прежде.

Мы жили очень скромно. Моя семья дала нам все необходимое. Да и другие люди были добры к нам. Мы проводили все время в молитвах и медитации под солнцем и под звездами. Насколько это было непохоже на мою беспутную жизнь в Лестерском университете, Том! Члены Исламского общества не поверили бы своим глазам.

Постепенно о нас стали говорить как о Божьих людях, и однажды крестьянка привела к нам слабоумного сына и попросила помолиться за его рассудок. Что нам было делать? Мы стали молиться и просить Аллаха сжалиться над мальчиком. Я пытался втолковать ему кое-какие основные понятия. И что вы думаете? Женщина приводила к нам мальчика каждую неделю в течение трех месяцев и говорила, что мальчик приходит в норму. Не могу сказать, было так на самом деле или нет, но она верила в это. Время от времени к нам приходили и другие, одержимые демонами или еще чем-нибудь, и мы старались помочь им. Мы говорили людям, что лишь стучимся в двери Аллаха, а он уже решает, открыть их или нет. Люди понимали это и, каковы бы ни были результаты, оставляли нам подношение в виде еды.

Однажды к нам пришла красивая молодая женщина с ребенком, у которого была тяжелая форма астмы. Она сказала, что единственное, чем она может заплатить нам, — это своим телом. Положив ребенка на землю, она, не дожидаясь нашего приглашения, прошла в пещеру и разделась. Я не могу лгать — я поклялся Аллаху. Я первый зашел в пещеру, после меня Мехмет. Мы сделали для ребенка все, что могли. Больше эта женщина никогда не приходила. Нам было очень стыдно.

Вы не должны забывать, что в исламе нет обета безбрачия. После этого случая я понял, что Мехмет, как и я, подумывает о браке. Нелегко тому, кто живет без женщины. Тому, кто живет с женщиной, тоже нелегко, но вы это и сами знаете.

На другом конце нашей долины жил пастух, у которого была дочь, достигшая брачного возраста. Она приходила к нам несколько раз вместе со всей семьей, когда они приводили ее младшего брата с усохшей рукой. Ей еще не было пятнадцати лет, и она буквально излучала красоту. Прямо «вечерняя звезда», я сказал бы. Однажды я без околичностей попросил у пастуха ее руки. Будь мы богаты, он отдал бы нам не только дочь, но и жену, но моя просьба привела его в негодование, и он увел всю семью. Больше мы их не видели.

И тут я сделал самую большую ошибку в своей жизни, Том. Я призвал джинна, чтобы он помог мне завладеть этой девушкой.

Я не посвятил Мехмета в свои планы. Я отослал его по делу к своему кузену и знал, что он будет отсутствовать как минимум три дня. И тогда я стал вызывать духов.

Когда я проснулся, было чудесное ясное утро. В небе еще светила луна. Первые солнечные лучи падали на бледно-желтые скалы.

В течение двух часов я совершал ритуальное омовение. Затем я расстелил свой красный молитвенный коврик, обратился лицом к Мекке и прочитал две молитвы, а затем намазал лицо сухой охрой и начал повторять могущественные имена Бога. Для этого джинна я выбрал «джалали», наиболее страшные имена Аллаха, противоположные «джамали», его добрым именам. После этого я стал повторять имя джинна, которое я даже сейчас не могу вам назвать. Его надо было произнести сто тридцать семь тысяч шестьсот тринадцать раз. Обычно это делается в течение сорока дней, но у меня не было столько времени, так что я совершил ритуал в ускоренном темпе, опуская некоторые магические формулы и ритуальные очищения, за что мне пришлось впоследствии очень дорого поплатиться.

В полдень, когда солнце висело прямо над моей непокрытой головой, я сделал перерыв. Я занимался этим уже семь часов. Я выпил воды и поел семян — в соответствии со строгими и подробными предписаниями. Затем я снова принялся повторять это имя.

На закате я прервался опять, чтобы выпить еще воды и проделать очень важное упражнение. Надо представить себе, что ты умер, тебя обмыли, завернули в саван и положили в могилу, после чего все, оплакивавшие тебя, ушли. Выполнив это упражнение, я повторял имя джинна до восхода солнца, когда меня сморил сон.

Во сне мне начал являться джинн. Проснувшись, я услышал звук мягко падавшей на землю пыли. Луна была почти полной, скалы отбрасывали густую тень. Тихое шуршание сыпавшейся пыли создавало впечатление, что пустыня ожила. Но пыли не было. Проведя рукой по спальному мешку, я убедился, что он чист. Белая пыль продолжала сыпаться с неба, как снег, но, касаясь земли, она тут же становилась невидимой.

Утром я повторил ритуал очищения и опять стал взывать к джинну. Я чувствовал, что он уже где-то рядом.

В полдень солнце так пекло, что мне стало не по себе, и я произнес три из девяноста девяти имен Аллаха. Прежде всего я назвал имя аль-Хафиза, Хранителя, — чтобы он развеял мои страхи; затем аль-Мухйи, Животворящего, — он должен был отогнать всех демонов и духов, кроме того, которого я вызывал; и наконец, аль-Кадри, Могучего, который мог помочь мне избавиться от тревоги.

Я прочертил на песке двоичный, троичный и четверичный магические квадраты и написал численные Качения соответствующих имен Аллаха, связав их с двадцатью восьмью буквами арабского алфавита и двенадцатью знаками зодиака. Все это я поместил в магический квадрат праматери Евы и возобновил свои призывы.

На закате я написал имя джинна на высохшем древесном листе, сжег его, растворил пепел в воде и выпил ее. После этого я потерял сознание.