Морис Дрюон - Это моя война, моя Франция, моя боль. Перекрестки истории

Она покрыла себя славой с «Кёнигом». Теперь ДСФ командовал генерал Броссе, которого его люди прозвали Божьим Кентавром. Имени Диего Броссе не хватает в коротком списке легендарных личностей Свободной Франции. И это несправедливо. Он погиб слишком рано.

Я прожил пятнадцать дней бок о бок с этим атлетическим всадником на верблюде, ловившим малейший лучик солнца, чтобы облачиться в шорты цвета хаки. Пять лет мавританской пустыни выдубили ему кожу и сформировали душу. Его светлые глаза высматривали судьбу в глубине бесконечности. Мы обязаны этому гуманисту-задире одной из самых прекрасных книг того времени: «Человек без Запада». Это роман о Сахаре, увиденной и пережитой не одним из завоевателей, а ее уроженцем, в постоянном движении по пескам.

— На той стороне холма, господин генерал, вы целых триста метров будете открыты. А если там стрелки…

— Ладно, тогда проходим быстро.

Он терпеть не мог быть пассажиром и сам вел свой джип. Я еще никогда не испытывал подобного впечатления в машине: будто несешься на скачущей галопом лошади. Броссе довольно своеобразно распределял должности. Адъютантом у него был актер Жан Пьер Омон, а возглавить операционный отдел он предложил Еве Кюри. Из-за этого у него с Латтром случилась яростная стычка.

Его войска, где всякого хватало, были похожи на него. Тринадцатая полубригада Иностранного легиона, вернувшаяся из Норвегии в 1940 году, состояла из бывших морских пехотинцев, завербовавшихся кто где, — горячие головы и отчаянные сердца. Как я вскоре заметил, они и глазом не моргнули бы, даже если по ним выстрелить из гаубицы.

Но самым удивительным из его подразделений был тихоокеанский батальон. Из трех сотен — ста пятидесяти канаков и стольких же таитян, набранных одним священником в ответ на призыв 18 июня, — их осталось не больше восьмидесяти. Раньше они никогда не забирались так далеко на север планеты и поэтому начинали зеленеть под осенними ветрами. У уцелевших бойцов тихоокеанского батальона было одно-единственное желание: увидеть Париж, прежде чем вернуться домой, когда война закончится.

Думаю, то, что я написал об этом батальоне, заставило начальство отпустить их после четырех лет боев. И им позволили осуществить свою мечту: провести несколько дней увольнения в Париже.

Я же тем временем был в Альпах, потому что на этом фронте, о котором никогда не говорилось, каждый месяц все же погибало по несколько человек. Там я и узнал в конце ноября о гибели Диего Броссе. Он возвращался в Дуб за рулем своего джипа и предпринял атаку, о которой его никто не просил. Конец героя, конец друга.

Беспрестанные разъезды позволили мне осознать, в какой нужде пребывали наши войска. Не надо забывать о том, что, хотя генерал де Голль и старался внушить миру, будто Франция сама себя освобождает, большая часть работы выполнялась союзниками. И удобства наших добровольцев отнюдь не были их главной заботой. Нам хватало патронов; но все-таки лучше стреляешь, когда у тебя ноги в носках, а не обернуты газетной бумагой.

В то же время я встретил группу светских дам, щедрость которых была очевидна, но некомпетентность — ужасающа. Самым лучшим в их ассоциации было название: «Победа». С помощью секретариата генерала я взял дело в свои руки, изобрел структуры, сместил неспособных и объединил преданных. Через несколько недель «Победа» стала реальной организацией помощи армии.

В моем подчинении оказался приемный сын семьи промышленников, который, хоть и не обесчестил себя, отличился скорее своими финансовыми успехами, нежели патриотической деятельностью. Карлос Энгено-Себаль повсюду возил меня в своей длинной спортивной машине и стал верным соратником — легким в общении и неутомимым. Я никогда не забуду его трогательной привязанности ко мне.

Прекрасная квартира Жаннетты де Бриссак на улице Пресбур, в двух шагах от Триумфальной арки, выходившая окнами на авеню Буа, стала одной из наших баз, откуда мы вели свои действия.

Маркиза де Бриссак, записавшаяся в медсестры с самого начала войны, только и ждала, чтобы вновь приступить к службе. Она сыграла важную роль в упорядочении «Победы». Эта хрупкая женщина обладала удивительной энергией.

Нашу первую экспедицию мы предприняли в окрестности Лорьяна. Немцы там сосредоточили, как и возле Руайяна, сильную группировку для организации военно-морских баз, способных контролировать Атлантику. Базы остались только в проекте, но вот войска упорно оккупировали территорию. Противостоявшие им французы были в большинстве своем участниками местного Сопротивления, собранными в отряды. Они считали себя потомками шуанов и напоминали коммунистов: сражались за свои поля и бесклассовое общество. Их далеко не в первую очередь снабжали оружием и не слишком часто упоминали. У одних из всего обмундирования была только гимнастерка, другие носили старую небесно-голубую форму войны 1914 года.

Из-за холодов несколько одеревенелых немецких трупов оставались висеть на колючей проволоке.

Наше прибытие с грузом продуктов и одежды было настоящим рождественским подарком.

Помню полуночную мессу в просторном амбаре. Роль певчего исполнял майор-резервист. Но большинство присутствующих не знали никаких религиозных гимнов. Так что мы грянули в конце службы «Песню партизан».

У Жаннетты в Анжу, на берегах Лайона, был красивый дом под названием Ла Сушери, где производили чудесное белое вино. Проведенное там время стало для меня большим счастьем.

Война смешала все: мятежные песни, сожаления, молитвы, любовь. Теперь, по прошествии стольких лет, под влиянием ностальгии я охотно написал бы: «Я всем обязан г-же де Бриссак». Это было бы преувеличением: я жил и до нее. Но она не только научила меня псовой охоте, которой была страстно увлечена, или пользованию Готским альманахом, куда была вписана, — нет, она сделала для меня гораздо больше. «Сильные мира сего» в немалой степени пронизаны духом подобных ей аристократов. Она научила меня любить так, как любили в XVIII веке: мы не разделили с ней кров, но старались, чтобы никто и никогда не мог застать нас в одной постели. И она не допускала ни малейшей нашей размолвки на людях. Ее заслуга и в том, что слово «разрыв» никогда не было произнесено. Физическая страсть, угаснув, превратилась в нежную привязанность.

Она умерла преждевременно, от порока сердца. Я вновь вижу герцогский склеп в парке, где ее гроб поставили над гробом мужа, в то время как старый доезжачий с залитым слезами лицом трубил в ее честь.

После стольких лет тень Жаннетты де Бриссак все еще рядом со мной.