Александр Шакилов - Культурный герой

— Все, да не все. Один остался. Его спрятали в этих скалах. Согласно старинной горской легенде придет Освободитель, которому понадобится особое оружие для особой войны.

Инквизитор понял, что просто так его не отпустят, присел на камень и принялся бубнить молитву на латыни. Старлею захотелось спросить Инквизитора, откуда тот знает мертвый земной язык, но, поразмыслив, боец ВКС решил, что подобные беседы могут сблизить его с инопланетянином, а это сейчас совершенно ни к чему.

Бока Саламандра тепло мерцали желтым. Розовым и алым светился хвост. От гребней на спине струилось жаркое марево. Схватившись за рога и хорошенько дернув, Марсий раскрыл свой череп, треснувший на две неровные части. Из одной он достал щетку для расчесывания шерсти на ногах, во второй помещался его мозг. На щетке так и было написано: «Для ног», чтоб никто не сомневался, как именно используется инструмент. Старлей удивленно спросил:

— А почему в голове?

— Так ведь для ног! — возмущенно ответил Марсий (похоже, его слишком часто озадачивали этим вопросом) и ткнул Старлею под нос щетку с надписью. Старлей скосил глаза. Буквы какие-то диковинные, закорючки, а не буквы. Старлей не знал этого алфавита, но почему-то понимал его. А ведь ёшкин жук говорил что-то об общегалактических языках…

— Итак, — сказал Великий Инквизитор, — вы хотите, чтоб я помог вам найти спрятанную абреками боевую машину, предназначенную для подавления бунтов? И спроектированную как оружие массового уничтожения? Способную перемещаться в верхних слоях атмосферы и в океане на глубине до пяти километров?

— Совершенно верно, — кивнул ротмистр Чача.

— Так точно! — поклонился майор.

— Без блэфайтера у нас нет ни малейшей надежды, — зашевелились змеи на голове Горгонер.

Инквизитор кивнул:

— Что ж, я согласен на ваше предложение. Взамен я прошу единоразово выделить мне годичную порцию Е-1428. Сверх того отмерять не надо, ибо пристрастие к наркотику не позволит мне прожить дольше. Вам — тайник, мне — дурь и свобода. Решайте скорее. У меня мало времени, я должен наставить жителей этой планеты на путь истинный. Я отправлюсь с проповедями по городам и весям.

— Что ж, это справедливый обмен. — Блиннорылый кашлянул в кулак, скрыв счастливую улыбку.

— Да, я согласна. — Змеи на голове Медузы распрямились по стойке смирно, сообщив о буйной радости хозяйки.

Джентльмен развел руками и бессильно опустился на пол пещеры. Подкинул в костер веточку сирени.

— Да! Йес! Ух ты! Да! — только и смог выдавить из себя Старлей.

Если б бойцам ВКС разрешалось танцевать и прыгать на одной ноге в присутствии штатских, Старлей сплясал бы польку-бабочку и гопак. Жаль, устав отдельным пунктом возбраняет подобные проявления эмоций.

А когда восторга поубавилось, Медуза заметила, что в пещере нет ёшкина жука. Размеры грота позволяли разместить под его сводами всех диверсантов и наемников, а также парочку карьерных грузовиков в придачу. На отсутствие свободных кубометров грех жаловаться.

— Жуча, ты где?! — Медуза кинулась к выходу и закричала во мглу.

Черные горы хранили безмолвие, считая ниже своего достоинства разговаривать с женщиной, пусть и прилетевшей с другой планеты.

Утром ёшкина жука нашли мертвым в сотне метров от пещеры. Он вскрыл себе хитин. Наружу вывалилось много всего. Поверх груды вещей лежал одинокий лист бумаги, не сдутый ветром лишь потому, что его прижимал краешек бронежилета. Это была предсмертная записка, в которой ёшкин жук просил в своем суициде никого не винить, так получилось, он надышался Е-1428 при атаке на концлагерь. Высшее существо принесло себя в жертву Великому Делу Освобождения Вселенной от тушканчегов, ушастой чумы космоса. А вообще, откровенно говоря, ему, жуку, глубоко безразличны тушканчеги. Он сделал то, что сделал, ради любви к самому прекрасному существу, когда-либо обитавшему в пространстве и во времени. Короче, он решительно отказывается превращаться в поганого джанки. Смерть предпочтительней позора.

После трагической кончины инсектоида что-то случилось с термоупорными свойствами его хитина. Старлей напрягся и в один посыл сжег труп гигантского насекомого, истратив пять кэгэ живого веса. Для боевого друга не жалко. Тем более новенький бронежилет сидел на Старлее, будто на него сшитый.

Медуза рыдала.

Наемники и освободители готовились принять последний и решительный бой.

Великого Инквизитора некогда звали Карлсоном. Он жил на крыше, у него было шесть пальцев на левой руке (на правой — четыре и перепонка), моторчик и деревянный дружок Пиноккио по прозвищу Малыш. Сейчас остались только пальцы. Карлсон сидел у Пруда, в Котором Герасим Утопил Муму, и играл грустную мелодию на потыренной у Марсия свирели. Мелодия называлась «Плач малютки-инопланетянина». В пруду поплескивала змеями Медуза и отражались редкие и некрупные звезды.

Карлсону в некотором роде не повезло с рождения. В госпитале сестер-бенедиктинок, куда угодила не доносившая его два месяца матушка, шестипалого младенца с моторчиком приняли, естественно, за Онтихреста. Матери сказали, что дитя скончалось при родах. Суровая настоятельница решила, что если отпрыска нечистого с младых ногтей воспитывать в строгом духе католической церкви, то и вреда с него будет немного. Возможно, даже польза. Так, Карлсону запрещали летать, кроме тех случаев, когда надо было доставить корзину яблок из сада прямиком к столу настоятельницы. Или когда сестры предлагали метнуться в круглосуточный за сигаретами и бухлом. Распевать песни, лазать по крышам, ловить голубей и стрелять из рогатки мальчику тоже не разрешали, зато требовали заучивать наизусть псалмы и знать имена всех апостолов. Псалмы Карлсон, впрочем, даже любил, поскольку с детства был музыкален. У него был чудный голос. Петь в хоре ему, конечно, не разрешалось, но Карлсон прятался в закутке за бесконечно манящими трубами органа и тихонько подпевал. Голос Карлсона был настолько хорош, что послушать хор бенедиктинок съезжались издалека.

Когда Карлсону исполнилось семь лет, мать-настоятельница сочла, что дальнейшее проживание его в сугубо женском монастыре непристойно, и мальчишку отдали в военную школу. Я бы в летчики пошел, подумал обрадованный Карлсон, когда суровый дядька в погонах протолкнул его на заднее сиденье старенького «форда». Позади остались монастырь, и мать-настоятельница с крупным носом, и орган, и «Отче наш» семь раз после обеда, и горгульи по стенам, и распятый Христос под куполом. Горгулий Карлсону было жалко. С горгульями он успел подружиться и узнать многое о дождевых стоках и об охоте на голубей.