Александр Шакилов - Культурный герой

По красивым белым зубам Анжелы стекало ледяное «Жигулевское». Не помещалось во рту. Анжела смеялась, откидывая длинные густые волосы за спину. Округлые груди ее при этом подрагивали, большие напряженные соски притягивали взор. Васька не удержался, наклонился и обхватил сосок губами. У Васьки между ног вдруг стало горячо и тесно. Блин, ведь это пляж для голых извращенцев, все видят его эрекцию! Внушительную эрекцию. Пусть видят, плевать, он готов прямо сейчас… хм-м… исполнить супружеский долг, коль девушка не против.

Мальчик созрел.

Мальчику надо!

— А мне в четырнадцать лет сделали татуировку на бедре, — сказав это, Анжела отхлебнула из пластикового стаканчика. Она почему-то не закрыла рот, пиво потекло по подбородку, оттуда — на грудь, ручеек рассек живот надвое и скрылся в кудряшках лобка. Губы у Анжелы темно-коричневые, сочные-сочные, как нанизанные на прутики спелые черешни. Рядом с подстилкой валялась стильная байкерская куртка, которую Василий купил в секонд-хенде на вокзале в Симферополе. Девушка захотела настоящую кожу, и отказать не было никакой возможности.

Насчет татуировки. Она у Анжелы действительно есть. Эдакий разноцветный орнамент, и действительно на бедре. Василию нравилось разглядывать сплетение линий, треугольников и ромбов. Он знал, что Анжеле всего-то пару месяцев отроду. Никаких четырнадцати лет, никаких первых менструаций и аттестатов зрелости. Все воспоминания — ложная память, не более чем программа. Это знание угнетало Василия, делало его неспособным исполнить супружеский долг.

Глядя на опавший мужской орган, Анжела сказала:

— Очередной пустой, бессмысленный день.

Василий пожал плечами, натянул шорты и чмокнул Анжелу в щеку. Девушка проворно оделась. Парочка отправилась на поиски чачи. Это ритуал — искать чачу после неудачи на пляже. Досадное недоразумение с членом превращается в часть очаровательного процесса — пройтись по рынку, спрашивая торговцев, есть ли у них чача, и отказываясь от вина — седьмого неба, ай-сереза и муската черного камня. Если у татарских торговок обнаруживалась чача, Васька требовал налить ему на пробу. Выпив порцию, граммов двадцать, не больше, он желал узнать, что думает о вкусе сего напитка богов Анжела. Торговка наливала еще, Анжела пила, кривилась, Васька разводил руками: слово женщины — закон. Они двигались дальше, к следующей дамочке, где ситуация повторялась точь-в-точь.

— Я потерялась в этой жизни, Васенька, — после двадцатой пробы говорила Анжела, положив Ваське голову на плечо.

В ее череп встроен JPS-навигатор, исправно принимающий сигнал со спутника и фиксирующий координаты сексмашины в пространстве. Анжела не способна потеряться, даже если постарается. Разве что прибор сломается. Василий знает об этом. А еще он знает, что, обнаружив пропажу, отец сделал вид, что ничего не случилось.

Так проще.

Вроде как все нормально.

Удара Старлей не почувствовал. Ожидал чего-то… ну, эдакого, жутко болезненного, а на самом деле… Блэкфайтер врезался в Стену, зарывшись метров на пятьдесят в старые покрышки, картофельные очистки и пласты использованных презервативов, обломав при этом плоскости и закрылки. Фюзеляж деформировался.

Примерно еще сотню метров то, во что превратилась боевая машина, тащило сквозь битое стекло, отрывные календари прошлого столетия и горелые материнские платы. Окончательно блэкфайтер расплющило, смяло и разодрало на куски вместе с телом Старлея в слоях песчаника с вкраплениями окрашенных саморезов для кровельных работ.

Ощущая на расстоянии ментальную связь с Медузой Горгонер, Старлей воспринял расчленение и смерть как страстный половой акт, как истинное плотское наслаждение, которое иначе как при контакте блэкфайтера и Стены не испытать, не достичь. Старлей знал, что Медуза жутко ему завидует, ибо ей не суждено испытать столь изысканную муку.

Горгонер так и сказала:

— Как же я тебе завидую!

Василий хотел подробно сообщить инопланетянке, что он думает по поводу наслаждений. Но ни думать, ни говорить, ни — тем более! — хотеть ему было нечем. Старлея, как совокупности телесной оболочки и душевного наполнителя, отныне не существовало. Был человек, а стало нечто без определенный границ, всегда и ни разу. И в то же время — нигде. Небытие, разум и вселенная в одном флаконе. Единственность и дискретность. Порваться на бессчетное количество частиц и оставаться собой. Разве такое может быть? И да, и нет. Любой ответ верен. Кстати, даже пребывая (отсутствуя) в таком состоянии, Старлей не прочь был (не был) выпить кефира.

Желание это прицепилось к нему, будто мотив попсового хита, который ненавидишь, но продолжаешь напевать. Придется себя побаловать, решил Василий, но для начала надо бы кое-что вспомнить. Просто вспомнить. Что?

Дык, слово же.

Волшебное слово…

Какое слово? Не «кефир» точно. Не «бутылка», не «вселенная», не «разум». Что, а? Старлей представил себя в виде старинного вычислительного центра с пыльными столами и белыми халатами, лампами и перфокартами. Вот он гудит, жрет электроэнергию и требует постоянного технического обслуживания…

И только Василий это вообразил, как его новый электронный мозг (очень смутно представленный, схематично), произведя миллион операций в секунду, нашел верный ответ на незаданный вопрос.

Озарение было подобно вспышке от реакции деления ядер урана.

ЕСТЬ СЛОВО!

Есть!

И слово это…

ЧАЧА!!

Да, чача. Вот так просто, незатейливо и с привкусом винограда.

Вечер в Крыму, Коктебель. Палаточный городок, автокемпинг. Ты на коленях с ножом в руке. На подстилке — синяя пластмассовая миска с желтобокими персиками, нарезанными дольками. В бутылке из-под массандровского мускателя отнюдь не вино, но купленная с лотка самодельная водка. Виноградная водка. Самогон. Аборигены Крыма называют сей напиток чачей. Мадам, торгующая алкоголем, вся такая дородная и обстоятельная, очень рекомендовала, очень. Приятно демократичная цена способствовала искушению приобрести. И ты купил. Почему бы и нет? Под демократичностью понимаем доступность. Демократичные девочки, демократичные политики.

Вечер, шум волн, поют цикады.

Наливаешь чайного цвета жидкость в пластиковые чашки. Твоя мама считает, что пить из пластиковых стаканчиков — упасть ниже уровня городской канализации и тут же превратиться в заядлого алкоголика. Насчет пластиковых чашек мама ничего не говорила. Анжела берет красную, тебе достается синяя. Под цвет миски.

Анжела улыбается и говорит:

— Чача!

Ты улыбаешься в ответ:

— Чача!

Это означает: «Я тебе люблю» и «Я тебя тоже».

Чача — волшебное слово, не правда ли?

Тела нет. Есть куски, кусочки и обломки костей — окровавленная полоса на сотни метров вглубь Стены. Кстати, не факт, что к Стене можно применить систему координат с началом отсчета, шириной, высотой и единичным отрезком.