Анхелес Касо - Навстречу ветру

Бигадор почти не отвечал. Он снова включил телевизор, и теперь смотрел матч, из-за которого стучал кулаком по столу и периодически вскрикивал. Сан закончила ужин в молчании. Она хотела, чтобы игра продолжалась долго, и она могла бы одна лечь спать и уже уснуть к тому времени, когда он будет ложиться. Закончив, она встала и убрала со стола. Потом помыла тарелки, вытерла их и убрала все на свое место. Протерла тряпкой кухонный гарнитур, раковину и плиту. Теперь она могла ложиться спать. Бигадор открыл еще одно пиво и опять лежал на диване. Он продолжал смотреть футбол, но матч, наверное, был не очень интересным, потому что теперь он молчал и казался спокойным. По дороге в спальню Сан подошла к нему:

— Спокойной ночи, — сказала она.

— Ты уже ложишься спать?

— Да, я умираю от усталости, больше не могу.

— Мы никуда не пойдем?

— Пойдем?..

— Сегодня пятница, у меня отпуск, я уже устал сидеть дома.

Сан почувствовала резкую боль в почках, как будто страх был прицеплен именно там и готовился расползтись по всему телу. Она попыталась держать себя в руках. Ей показалось, что будет лучше, если он ничего не заподозрит:

— Прости, милый. Я очень устала, правда, и мне завтра надо рано вставать. Давай завтра сходим куда-нибудь, я тебе обещаю.

Бигадор сохранял спокойствие до этого момента, говоря тихим голосом, терпеливый, как хищник, который бесшумно преследует свою жертву. Теперь он начал кричать:

— Ты испоганила мне отпуск! Я не смог поехать в Альгарве из-за тебя! И теперь я не могу даже пойти чего-нибудь выпить! Давай, доставай меня, посмотрим, до чего ты дойдешь!

Сан прошептала:

— Иди один. Мне все равно. Я не могу.

— Тебе все равно?.. Все равно?..

И тогда он набросился на нее. Огромный кулак врезался в ее скулу, один, два, три раза. Другая огромная рука держала ее за предплечья, которыми Сан пыталась защититься от этой неожиданной громадины, от всей этой жестокости, которая навалилась на нее в одно мгновение, разрушая ее женскую гордость, отрешенность ее любви, ее слепую веру в жизнь, которую она себе строила, убежище от враждебности и несчастий, которое страстно пыталась соорудить для себя самой, для него и их сына. Ее тело не испытывало боли, она не чувствовала ударов, но знала, что по мере того, как они достигают ее, очень важная часть ее личности исчезала в не-бытие и никогда больше не вернется.

Бигадор продолжал кричать:

— Ты хоть понимаешь, что для тебя важно? — он поднял кулак и держал его так, угрожая, очень близко к ее лицу. — Будешь продолжать меня доставать? Говори! Будешь?

Сан пошевелила головой и прошептала:

— Нет…

Голос мужчины смягчился:

— Хорошо. То-то же.

Он отпустил ее. Потом направился к двери и вышел. Сан села на диван. Она была опустошена. Она могла только осмотреть свое тело. Ей было важно только убедиться, что она не чувствует резкой боли в животе. Что на диванной подушке нет следов крови. На улице припарковалась машина и стала сигналить. Из открытых форточек звучала кизомба. Сан повторяла, подпевала очень тихим голосом: подойди ко мне, моя негритянка, подойди ко мне, если ты придешь, я буду подушкой из песка, одеялом из звезд, подойди ко мне. Скула стала пульсировать. Плоть стучала под кожей. Она медленно ощупала ее кончиками пальцев. В конце концов, она приложила к скуле руку. Рука была ледяная. Приятный холод на горячей скуле.

Ей нужно было позвонить Лилиане. Лилиана приедет за ней и проводит в больницу. Только Лилиана могла вытащить ее оттуда и построить мост, который приведет Сан обратно в реальный мир, в жаркое и влажное лето, к радости ребенка в ее теле, к шоколадному мороженому, которое она так любила есть в полдень, к утешительной тени деревьев, ко всем планам, надеждам и упоительным моментам удовольствия, которыми должна полниться жизнь беременной женщины. Прочь от красной пещеры страха, от угроз, тревог и удушья.

Но Сан не могла ей позвонить. Лилиана же предупреждала ее. Она почувствовала что-то в Бигадоре, возможно, какое-то движение, скривленный на левую сторону рот, щель между губами, через которую видно зубы, и будоражащий отблеск в глазах. С самого начала она ей говорила, что не стоит ему доверять. И каким-то образом пыталась ей это повторить несколько раз за последние месяцы.

Они виделись всего пару раз с тех пор, как Сан забеременела. Она не могла видеться с Лилианой чаще, потому что Бигадору ее подруга не нравилась.

— Эта твоя подруга, — говорил он, — что она из себя представляет? Она очень напрягает меня своими феминистскими темами. Относится ко мне ужасно, как будто я чудовище какое-то.

Сан пыталась убедить его, что это не так, хотя знала, что Лилиане не очень-то по душе этот мужчина. Но Бигадор настаивал на своем. Он отказался идти на два или три ужина, которые Лилиана устроила у себя дома, и к себе тоже не приглашал.

— Я бы предпочел, чтобы ты не общалась с ней, — заявил он в конце концов. — Она заразит тебя своими идеями, а эти идеи не годятся ни для жены, у которой есть муж, ни для матери, которой ты вскоре станешь.

Сан не хотела отказываться от своей подруги. Эти отношения имели для нее большое значение. Когда они с Ли-лианой были вместе, вокруг них как будто формировалась атмосфера, напоминавшая о детстве, как будто они были двумя девочками, шагающими, держась за руки, по вулканической почве Кабо-Верде и рассказывающими друг другу о своих маленьких желаниях. Сан решила, что будет продолжать видеться с Лилианой, ничего не говоря об этом Бигадору. Тем не менее, это не сработало. Дважды они договаривались встретиться в обеденное время. Сан стала переживать, как будто она делала что-то плохое, и у нее было такое впечатление, что Бигадор может в любой момент зайти в кафе. Поэтому она стала выдумывать отговорки. То ей надо было к врачу, то встретиться с кузиной своей матери, то помочь пожилой клиентке убраться в квартире. Лилиана отлично понимала, что происходит, и не требовала объяснений. Даже так, она звонила в булочную два или три раза в неделю, и повторяла одно:

— Как у тебя дела?

— Очень хорошо, с каждым днем я все толще.

— Все хорошо? — и это «все» как будто бы вмещало целую вселенную.

— Да-да, все отлично. Никаких проблем.

— Ты знаешь, что всегда можешь на меня рассчитывать, если нужно будет. В чем угодно. И днем, и ночью.

Сан становилось очень грустно от этих слов, как будто они были предзнаменованием чего-то неопределенного и опасного, чего она ни за что на свете не хотела бы допустить. Но в то же время они ее успокаивали: она была уверена, что Лилиана будет рядом, если невообразимое нечто все-таки случится. Потом они говорили о чем угодно: о последней фотосессии Лилианы, о последней книге, которую она читала, или о кофточках, которые обе подруги терпеливо вязали для малыша, — Сан медленно, спокойно сидя на своем стуле в булочной, пока ждала покупателей, а ее подруга — по ночам, наспех, вывязывая и распуская снова и снова одни и те же петли, на которых постоянно ошибалась.