Андрей Кивинов - Петербург - нуар. Рассказы

Все это я знала. Уже лет с пятнадцати.

И могла бы не залупаться.

Но меня, в общем, было уже не остановить.

Тот кофе с кониной, наверное, так действовал.

Я, конешно, проиграла.

И тогда наш Капитан Флинт сказал: «Ты очень смелая девочка. Вот щас мы проверим, до какой степени ты смелая. Не хочешь, чтобы мы тебя забрали с собой? Есть вариант: сейчас эта смелая девочка положит свои ручки на стол и мы потушим об них сигаретки. Если девочка при этом не заорет, мы ее отпустим домой. А если заорет — возьмем с собой».

Там было, кроме него, семеро корсаров, и каждый, конешно, приложил свою сигаретку на секунду. Только на секунду. Но никто не отказался у них были свои правила.

А потом Капитан сказал: «А теперь я вам покажу, как надо тушить сигаретки…» — приложил и продержал, ну, мне показалось сто лет. Наверное, минуту. Но я так и не закричала, настроилась молчать, как партизан…

Вот этот шрам, круглый большой, от Капитановой сигаретки всегда виден, а те другие семь — они маленькие и бледные…

Ну, в общем, я не закричала. И Фека сказал, что я могу катиться на все четыре стороны… Раз я такая «действительно храбрая девочка».

У меня зубы стучали, но еще хватило сил понтить, я сказала, что посижу немного — выпью кофейку…

И еще хватило сил дойти до женского туалета.

А там девки начали мне кричать: «Поссы на руки, быстро поссы!»

И сами начали мне прикладывать к рукам обоссанные салфетки.

Но тут началась такая боль, что я завыла и на пол упала.

И тут прямо туда, в женский туалет, прибежал бармен, схватил меня в охапку, выволок на улицу и отвез к себе домой.

Дома у него жила мама — Лариса Михална.

Вот это, конешно, нетипично — ни для настоящих корсаров, ни для настоящих просто уголовников.

«Мать родная», та самая, которую «не забуду», куда-то из темы настоящего корсара или уголовника теряется.

Ну, как и из русской классики.

А вот у этой нашей питерской Болотной Мафии — как ни странно, почти у всех были родители. Там ведь было много евреев и полуевреев. Из приезжих — много армян. Все такие не военные, а, скорее, торговые народы.

Русские мальчики были вообще из интеллигентных семей. Валютчицы тоже как-то все с мамами оказались… Парикмахерши, медсестры, учительницы, продавщицы, такие мамы были у них…

Да, этот бармен — это и был Миша Бакалейщиков.

Я две недели тогда прожила у них, и Лариса Михална меня лечила. Мазала какими-то мазями специальными. Моя-то мама была на даче. И вообще мало что замечала, у нее был очередной роман в это время.

А меня после этой истории люди Флинта зауважали.

И приняли не в телки, а, типа, в юнги.

Я стала такой Юнга Джим.

В тридцать седьмом году, в самое злоебучее сталинское время, вышел советский вариант «Острова сокровищ».

И там был сюжет сильно изменен, там герои были ирландские повстанцы.

Почему-то действие из Шотландии перешло в Ирландию.

Сокровища им были нужны, чтобы купить оружие.

И драться за свободу своей родины Ирландии с англичанами-империалистами. А главный герой-мальчик там превращен в девушку Дженни.

Эта Дженни любит доктора Ливси. И она устраивается на «Испаньолу» юнгой, переодевшись в мальчика. И тогда ее зовут Юнга Джим.

Играет там такая явно рыжая травести.

Хоть и чб-кинос, но по лицу видно, что рыжая.

Как все травести, с короткими толстыми ножками и круглой толстой попой. Вообще, фильм классный. И они не могли сделать сценарий по-другому. Потому что в романтическом обществе, а при Сталине общество было суперромантическое, положительные герои не могут просто так любить деньги.

Они должны любить более важные вещи — свободу, Родину…

А просто бабки — это считалось невозможно.

Ну да, просто бабки любить — это тупо.

Хотя многие любят… Можно еще любить просто власть. Фека, наверное, любил власть над своей шхуной больше, чем бабки. Многие из них любили игру. Сам процесс игры. Ну, цеховики, конечно, любили именно бабло. Я не думаю, что кто-то из них любил производство. Саксонского фарфора или там японских платков…

И вот на этой нашей питерский пиратской шхуне я в результате оказалась Юнгой Джимом. Сбылась мечта идиота — я была горда и счастлива…

Эти шрамы на руках были как инициация, они меня приняли, взяли на шхуну. И приняли не за пизду, а за храбрость и стойкость. У меня и у многих моих ровесников был культ этих ребят. Мне было пятнадцать, и они были для меня герои-победители.

Не победители гэбухи, не Волки, победившие Вошь, а, скорее, Волки из Высоцкого.

Выскочившие из загородок, сбившие флажки, победители охотников.

Победители системы.

Так мне тогда казалось. Про Вошь, это я сейчас понимаю.

А тогда, в пятнадцать лет:

И еще, старая песня, из Джека Лондона:

Ну не круто ли?

Ну вот, тогда я и стала петь. Сперва там, в «Ольстере».

А потом в «Тройке». Потом — в разных местах…

Параллельно мы все еще где-то учились, получали ненужные советские дипломы. Я, например, когда-то училась в «Кульке» на завмузклубом.

А на фоно в «Ольстере» играл один чувак… Зуй, просто гений.

Просто слухач настоящий. При этом он учился себе на инженера.

Потому что его папа так хотел.

А с Мишей мы с тех пор подружились, ну, конешно, это он содействовал тому, чтобы меня взяли на борт шхуны, все это мое пение началось благодаря ему. Тем более, я была еще несовершеннолетняя. А он тоже учился — в том же «Кульке» когда-то, только он был меня на семь лет старше…

Шала [3] Шала, шишки, бошки, трава — жаргонные названия марихуаны. кончилась… И солнце уже светило сквозь Пушкина.

На голове у Пушкина сидели мелкие птицы: воробьи и голуби.

А вокруг летали еще и крупные птицы вороны и чайки. И все они кричали на своих языках. Ну воробьи, положим, чирикали, и голуби мелодично клекотали. Но вот эти крупные птицы издавали звуки чудовищные, особенно для человека, который покурил нормально и хочет покоя. Какие-то вопли, стенания, ужас. И удивительным казалось, что язык птиц называется «пение».

Все равно — уходить из садика не хотелось. На свинью уже пробило, конешно, но лень еще сопротивлялась свинье, тем более, все ночные места были какие-то невкусные. И стоило потерпеть и дождаться открытия «Прокопыча» или «Фрикаделек» — прямо тут, на площади.

Хотя ясно было, что до девяти мы в этом садике не дотянем.

У Лехи были еще шишки в маленькой индийской баночке…

Чайки и вороны поднялись и улетели на крышу Малегота…

Миша Бакалейщиков, Человек Из Прошлого, тогда свалился как снег на голову. В конце февраля.