Юсеф эль-Сибаи - Водонос умер

— Хм, куфта, мясо, рис… Аж тошнит от этого добра! Бог тебе в помощь, приятель. Я и сам чуть не оказался в твоем положении. Бабушка хотела всучить мне нечто подобное. Но куда там, меня на вороных не объедешь!

Али все больше мрачнел. Взглянув уголком глаза на Сейида, он заискивающим голосом предложил:

— Давай объединимся.

Услышав слова приятеля, Сейид возликовал, но сделал вид, что не понимает его намерений.

— Как я могу объединиться с тобой?

— Едой!

— Как?

— Давай вместе истратим твой пиастр и поедим вместе. А потом съедим мое. Как, договорились?

— Ну, нет, дорогой мой, никак не сойдемся. Я терпеть не могу мешанины, которой ты богат.

— Ну ладно, Сейид… Посмотрим… Когда-нибудь и ты у меня попросишь немного из того, чего у тебя не будет.

— Ты что, обиделся?

Почти плачущим голосом Али ответил:

— На что обижаться? Каждый делает так, как ему нравится.

— Ладно, не обижайся, беру тебя к себе в пай.

Али аж засмеялся от восторга. Всю печаль как рукой сняло. Подогревая радость Али, Сейид спросил:

— Что купим на завтрак?

— По тарелке сладкой кукурузной похлебки, а потом увидим.

Наши приятели подошли к началу улицы Агур, остановились перед лавкой дядюшки Дума. Он стоял около двери. Перед ним — большой медный таз, полный кукурузной похлебки, от которой шел пар. Время от времени он ее помешивал. Иногда брал миску, наполнял ее и передавал клиенту. Рядом с медным тазом, стоял противень, полный басбусы [12] Восточная сладость с орехами. . Рядом — тарелка с жиром, дальше — другой противень с сирийскими сладостями.

Было уже половина седьмого утра. Около лавки собрался рабочий люд и ребятишки, среди которых вертелись Махмуд, Зейн и Дукдук, застрявшие здесь по пути в медресе. Как только они увидели Сейида в феске и сандалиях, с жестяной доской в руках, их охватила неописуемая радость. Зейн восторженно крикнул:

— Что такое? Это ты, Сейид? Что тебя сюда привело? Сто приветов тебе, приятель!

Как можно солиднее Сейид ответил на приветствие:

— Здоровы были, мужики!

Ему ответил нестройный хор голосов:

— Ваалейкум салям, благословение и молитва аллаха на тебя!

— Без тебя медресе совсем зачахла, и луковицы теперь не стоит, — вступил в разговор Зейн. — С того дня, как ты ушел, ни разу не удалось посмеяться. Мулла совсем осатанел, дерется нещадно.

Не отвечая Зейну, Сейид крикнул Абу Дума:

— Дай-ка две миски кукурузной похлебки!

Тот немедленно наполнил миски и протянул каждому из приятелей. Если Сейиду представлялась возможность изобразить из себя взрослого, он ее не упускал. Громко, мужским голосом он бросил в толпу:

— Обе миски за мой счет!

Лавочник рассмеялся, но, подражая тону Сейида, ответил:

— Слушаюсь, муаллим. Живи и траться!

Али очень хотелось объявить, что он вступил в пай с Сейидом, что он даст ему куфты, но, чтобы не вызвать гнева приятеля, счел за благо промолчать, а то кооперация разрушилась бы. Он готов все стерпеть ради этой сладкой похлебки.

Пока Али и Сейид ели, ребятишки старались дознаться, почему это Сейид, заявивший в свое время, что он никогда не вернется в медресе, ибо отец нуждается в его помощи и скоро, когда займет место в будке распорядителя воды, отдаст ему тележку и все бурдюки, — после всех этих хвастливых заявлений Сейид опять топает в обучение к мулле. Зейн снова спросил:

— Ты нам так и не рассказал — что случилось? Что тебя заставило вернуться в медресе?

— Клянусь аллахом, работа не понравилась.

— Да ну?

— Ни интереса, ни пользы.

— Кто-нибудь обидел?

— Меня обидишь! Просто не смогли с отцом поладить.

— Это почему же?

— Да так, пустяки. У каждого старика свои причуды. Мы не договорились, и я сказал — салям алейкум. А он мне — ваалейкум салям. Словом, аллах милостив.

— Все-таки что-то должно было произойти.

Али аль-Хишт поддержал Зейна:

— Да расскажи ты, Сейид. Разве могут быть секреты между нами, приятелями?

Ребятишки все больше настаивали. Сейид понял — не миновать ему объяснения. С сожалением тряхнув головой, он быстро начал сочинять в голове историю, которая поразила бы приятелей.

— Честно говоря, история и выеденного яйца не стоит.

— Да расскажи, старина, расскажи.

— Сегодня на рассвете мы с отцом встали, взяли тележку и поехали за водой. Я наполнил свой бурдюк и двинулся ко дворцу. Вхожу. Выливаю воду. Выхожу в сад — вижу: фонтан до того полон рыбой, что даже вода бурлит. Я не обращаю внимания, рыбы-то я не люблю. Но все же взглянул, а из фонтана большая рыбина высовывается так, как вроде сейчас Али.

Последний удивленно крикнул:

— А не врешь?

— Чего мне врать?!

— Ну, дальше…

— Остановился это я у барьера фонтана, протянул руку и схватил рыбину за голову… Она забилась, попробовала вырваться. Но от кого? От меня не уйдешь! Вытаскиваю я ее из фонтана, вынимаю затычку из бурдюка и запихиваю рыбину внутрь.

— И влезла?

— Почему нет? Я что — шучу? Значит, засунул я рыбину в бурдюк, поправил фартук и вижу: рыбина высовывает голову наружу и как сумасшедшая бежит. Я за ней. Подбежали к пальме, а она прямо в бурдюке полезла вверх.

— На пальму?

— В бурдюке!! Это-то меня больше всего удивило… Если бы так, безо всего полезла на пальму, я бы не обратил внимания… Никогда не любил рыбы… Но в бурдюке! Что ж, я пошел бы без него? Никак нельзя… — И начал говорить так же рассудительно, как говорит отец: — Настоящий водонос никогда не бросает бурдюка и не снимает фартука. Вы когда-нибудь видели военного без формы?

— Не-не, — ответили хором ребятишки.

— Вот так и с нами, водоносами. Мы всегда с бурдюками. Ну, рыба лезет на пальму, я за ней.

— А умеешь?

— А то! Будь здоров, как лазаю!

— И поймал?

— Не поймал.

— Почему?

— Только я добрался до первых ветвей, как рыба прыгнула на окно дворца и застряла на подоконнике.

— А ты прыгнул за ней?

— Скажу правду, врать я не люблю, испугался я, уж очень большое расстояние между пальмой и окном. Хотел было рискнуть, но нет — испугался. И что? А как же с бурдюком? Больше всего меня это волновало. Ведь вы знаете: настоящий водонос… — и он повторил старую фразу.

Но мальчишки сгорали от любопытства и требовали продолжения рассказа.

— Ну, а потом? Ты-то что сделал?

— А ничего. Пальма ломилась от изобилия фиников.

— Красных или желтых?

— Красных.

— Спелых?

— Не обратил внимания.

— А дальше?

— Протянул руку и сорвал целую кисть. Размахнулся и бросил финиками в рыбину.

— Попал?

— Не-е, стекло разбил.

— А рыбина?

— Спрыгнула на землю, а я за ней. А она выскочила из бурдюка — и в фонтан. Я бегу, а тут отец с дядюшкой Габалла. Отец подумал, что я или играю, или рву финики. Габалла разохался над разбитым стеклом. А я настолько устал от погони за рыбиной, что и слова не мог произнести. Оставил я им бурдюк и фартук, а сам ушел.