Джеймс Олдридж - Дело чести

Елена видела, как он упал лицом вперед. Он ударился грудью о кнопку клаксона — раздался резкий гудок, и машина, выйдя из подчинения, метнулась влево, а руль вдавился Квейлю в живот. Машина врезалась в мягкую песчаную насыпь, и седоки подскочили на своих местах. Елена обо что-то ударилась головой. Тэпа и обоих греков бросило вперед, и машина, накренившись, остановилась. Елена встала на ноги и нагнулась над Квейлем. Клаксон продолжал гудеть резко и красноречиво. Елена оттянула Квейля от рулевого колеса, и он повалился на бок.

— Помогите мне… кто-нибудь, — сказала она, сама того не сознавая, по-гречески.

Большой грек уже вылез из машины, открыл дверцу и снимал Квейля с сиденья. Елена выскочила, чуть не сбив с ног Тэпа.

Грек оттаскивал Квейля в сторону от насыпи, на сухое место. Елена распахнула верхнюю куртку Квейля. Она не знала, что делать. Она видела смерть в его глазах и в его беспомощном теле.

— Джон, — тихо позвала она. — Очнись!

Он не шевелился. Он лежал без мыслей, без движения, без чувств.

— Дело плохо, — сказал Тэп. Он наклонился над Квейлем. — Принесите воды.

— Принесите воды, — повторила Елена по-гречески.

Большой грек протянул грязный носовой платок, смоченный в луже на краю дороги. Елена положила платок на лоб Квейлю. Она чувствовала, как бьется его пульс. Она ни о чем не думала и потому не знала, что делать. Она знала только, что больше всего на свете хочет привести Квейля в чувство. Большой грек нагнулся к Квейлю.

— Он заболел не на шутку. Едва ли скоро очнется.

— Что же нам делать? — сказала Елена.

— Инглизи спешил. И мы должны спешить. Ты умеешь править машиной? — спросил он маленького грека.

— Нет. Никогда не приходилось. А ты не умеешь?

— Нет. Спросите другого инглизи, может, он сумеет, — сказал большой грек Елене.

— У него повреждена рука.

— Ничего не значит. Может быть, он сумеет править одной рукой. Спросите его.

Елена спросила Тэпа, не сможет ли он править, — большой грек говорит, что надо торопиться.

— Подождем, пока Джонни придет в себя, — сказал Тэп. — Я вряд ли справлюсь одной рукой.

— Но он говорит, что надо торопиться. Необходимо торопиться. Джона мы положим на заднем сиденье. Я буду смотреть за ним. Можете вы править? — спросила она Тэпа.

— С такой рукой — нет.

— Тогда попробую я, — сказал большой грек. — Помоги мне положить инглизи на заднее сиденье, — обратился он к маленькому греку. Тэп смотрел, как они подняли Квейля, словно мешок с мукой, и положили на заднее сиденье.

— Что они собираются делать? — спросил он Елену.

— Сейчас поедем. Он будет править, — указала она на большого грека.

— А он умеет?

— Нет.

— Так какого же черта он берется! По такой дороге! Нет, я буду править. Но надо подождать, пока Джон придет в себя.

— Он очень спешил. А раз он спешил, значит надо спешить.

— Ладно. Но править буду я. Не могу я рисковать головой из-за этого сумасшедшего грека.

Тэп занял место шофера. Елена устроилась сзади возле Квейля.

Дорога то и дело круто сворачивала перед подъемом, и Тэп все время вел машину на первой скорости, чтобы иметь возможность сразу замедлить ход на повороте. Одной рукой ему трудно было делать быстрые повороты. Иногда он останавливал машину, когда дорога поворачивала слишком круто. И всякий раз, когда они подъезжали к крутому повороту, за которым начинался подъем, он отчаянно ругался. Его раздражал вид большого грека, сидевшего, как истукан, рядом с ним, с винтовкой в руках.

— Ну как он? — то и дело спрашивал Тэп Елену.

— Не знаю, — отвечала Елена. Она поддерживала голову Квейля. Ноги его лежали на коленях у маленького грека. Солнце светило снизу, и лучи его, проходя сквозь стекло, рисовали узоры на бескровном лице Квейля.

— Бедный инглизи, — тихо сказал маленький грек.

Лишь недалеко от перевала на дороге появилась жизнь. Сначала мулы, запряженные в большие двухколесные повозки, потом пушки и зарядные ящики. Сначала это было не страшно. Тэп вел машину по наружному краю дороги, так как греки держались внутренней стороны, считая, что так безопаснее. Потом дорога опять стала петлять, а Тэп не был уверен в себе. Править машиной, когда едешь по краю обрыва, было мудрено, даже если ехать совсем тихо. Миновав два небольших обоза, Тэп придержал машину.

— Не могу больше, — сказал он Елене.

— Что с вами?

— Мулы и прочее. — Тэп остановил машину и обернулся назад. — Боюсь, что свалю вас в пропасть.

— А вы езжайте медленней.

— Нельзя, — сказал он. — Приходится ехать быстро, иначе не взять подъема. Но если вы не боитесь, то пожалуйста. Едем дальше, если вы так хотите.

— Ничего не поделаешь, Тэп, — ответила Елена. — Надо.

— О'кэй. А как Джонни?

— Не знаю. Дыхание очень слабое. Боюсь, что он серьезно заболел.

— Это все усталость. Очень уж много было всего.

Тэп снова включил мотор, и они медленно стали подниматься вверх по наружному краю дороги, хотя вся дорога была свободна. Они приближались к вершине. День склонялся к вечеру, и Тэп думал, как они будут ехать ночью. Он безусловно не сможет править машиной ночью. Даже сейчас он правил с большим трудом. Они спешили, но он свалит всех в пропасть, если попытается править ночью, — в этом он был уверен. До вечера он еще кое-как справится. И как раз в ту минуту, когда он думал, что до вечера справится, машина подошла к образовавшейся на дороге пробке.

У вершины горного прохода в густой грязи поперек дороги стоял грузовик.

— Что там еще? — сказал Тэп и остановил машину.

Впереди, насколько хватал глаз, стояли греческие грузовики. Грузовики были старые, расшатанные, разбитые, грязные, неисправные, и они стояли вкривь и вкось на дороге, загромождая ее до самой вершины и исчезая из виду по другую сторону прохода.

— Поздравляю вас, — сказал он Елене. В ответ он услышал тихий шорох на заднем сиденье.

— Что такое? — спросила Елена.

— Никогда не видал ничего подобного, — сказал Тэп. — Забили дорогу на несколько миль.

Большой грек вылез из машины и подошел к кучке людей, растерянно стоявших у заднего грузовика. Они не ответили на его приветствие.

— Мы везем раненых инглизи. Летчиков, — сказал большой грек. Его отрывистые слова заставили стоявших поднять на него глаза. Его лицо, его поза, его голос были совершенно бесстрастны. Он не просил, не спрашивал. Он просто говорил.

— Проходи, — сказал шофер заднего грузовика. — Авось тебе повезет дальше.

Грек ничего не сказал и прошел дальше. Он поднялся выше и увидел за поворотом такое столпотворение, из которого, казалось, не было никакого выхода. Мы слишком беспечны, подумал он. Мы не смотрим как следует за механизмами, с которыми имеем дело. Почему, будь они прокляты, почему эти грузовики стоят как попало по всей дороге? Нам надо еще долго учиться. Американцы могли бы нас научить. Мы тут никогда не проедем, будь они прокляты! Интересно, что стал бы делать инглизи, если бы не лежал без чувств? Он всегда хорошо знает, что делать, или умеет притвориться, что знает, а это прекрасный способ заставить других делать, что нужно. Умница! Но тут и он стал бы в тупик.