Дуглас Кеннеди - Испытание правдой

— Ханна, прекрати , — сказал отец — Сейчас и без того полно желающих тебя попинать. Не облегчай им жизнь. Потому что, если тебе интересно мое мнение, ты не сделала ничего плохого…

— О, прошу тебя…

— Ничего… и поверь, если бы это было не так, я бы первый сказал тебе об этом.

Нет, не сказал бы. Отец никогда и ни за что не осуждал меня. И это было одним из его многочисленных достоинств. Сейчас, вслушиваясь в его далекий голос, я могла думать только о том, как мне повезло, что он рядом со мной… и что он всегда будет защищать меня, что бы ни случилось.

— А теперь, если не возражаешь, отеческий совет: каким бы ни было твое следующее интервью, думаю, неплохо бы сказать, что ты уже покаялась перед теми, кто тебе дорог, а то, что тебя загнали в угол и заставили совершить противоправные действия, не заслуживает покаяния перед нацией. И еще я знаю одного адвоката в окрестностях Портленда, которого могло бы заинтересовать твое дело. Ты когда-нибудь слышала имя Грега Толлмена?

— Кто же в Портленде не знает Грега Толлмена? — сказала я.

Это был стареющий адвокат, известный радикал конца пятидесятых; в свое время он доставил правительству немало головной боли, организовав кампанию в защиту природы и против загрязнения окружающей среды крупными корпорациями, ведущими лесоразработки в заповедных лесах северного Мэна. Сказать, что Грег Толлмен вызвал раскол в общественном мнении, — значит ничего не сказать. В кругах местных экологов и левых активистов штата Мэн он слыл героем. Для всего остального штата он был старомодным смутьяном-шестидесятником.

— Если он возьмется за мое дело, — сказала я, — это вызовет много разговоров в городе. Но поскольку обо мне и так разговоров хватает…

— Я сейчас же позвоню ему. И как бы мне ни хотелось предложить тебе убежище здесь, в Берлингтоне, я действительно считаю, что ты должна остаться в Портленде — просто чтобы доказать этим ублюдкам, что им тебя не запугать.

Через час явился стекольщик — тихий, немногословный парень по имени Брендан Форман, который, увидев написанное на двери слово «ПРЕДАТЕЛЬ», сказал:

— Хорошо, что у меня нет таких соседей, как у вас.

К середине дня он удалил все следы граффити и заменил стекло в разбитом окне. Когда я выписала ему чек на триста долларов и поблагодарила за скорый приезд, он сказал;

— Если они вернутся и опять напишут что-нибудь отвратительное на двери, позвоните мне, и я все сделаю за полцены. Я не верю в то, что человека можно запугать… тем более что речь идет о делах давно минувших дней.

Хитро подмигнув мне, он ушел.

Эта встреча воодушевила меня. Как и телефонный звонок от Грега Толлмена. Он звонил из столицы штата, Аугусты, где участвовал в процессе в Верховном суде Мэна.

— Великие умы думают одинаково, — сказал он. — Я внимательно слежу за тем, что происходит с вами, и все ломаю голову, почему же вы не воспользуетесь услугами адвоката. Знаете, в середине шестидесятых я был студентом Вермонтского университета, и ваш отец был моим наставником… так что мы с ним давно вместе. Я тут застрял в Аугусте, но планирую вернуться завтра к обеду. Может, вы подъедете ко мне в офис во второй половине дня? Скажем, часа в четыре? Вот мой сотовый телефон, и если вдруг что-то случится до этого времени… мало ли, федералы явятся к вам домой с ордером на арест или еще что… немедленно звоните мне, и я тут же примчусь. А так до завтра.

Ближе к вечеру я съездила в местный большой супермаркет, где никто не остановил меня в дверях и не сказал, что вход воспрещен. Возвращаясь домой, я мысленно готовилась увидеть очередное граффити на двери, но потом решила, что никто не станет хулиганить при свете дня. И не ошиблась. В доме было тихо.

Пока снова не зазвонил телефон.

— Ханна, дорогая, это я, — услышала я голос Марджи. — И у меня для тебя такие новости!

— Хорошие? — спросила я.

— Интересные. Ты когда-нибудь слышала про Хосе Джулиа?

— Конечно, это ведущий ток-шоу, из правых.

— Ну, правый — это слишком громко сказано. Он настоящий либертарианец: правительство, вон из нашей жизни; ничего не имею против сигарет: до тех пор, пока не дымят мне в лицо… в определенной степени и республиканец, конечно. Но зато он не приемлет пуританства и часто признается, что он атеист… Как ты, наверное, знаешь, у него огромная аудитория… главным образом из-за его скандальных сюжетов…

— Он ведь, кажется, интересовался исчезновением Лиззи?

— Конечно. А знаешь почему?

— Женатый звездный доктор, возможно, причастен к исчезновению своей любовницы, инвестиционной банкирши…

— Боюсь, что да, это его тема. Но рейтинги у этого парня заоблачные, и к тому же он не любит религиозных правых, что нам как раз на руку. И еще он терпеть не может моралистов, и это означает, что он мог бы задать хорошую трепку Тобиасу Джадсону…

— Помню, я читала в каком-то глянцевом журнале, что у него пунктик насчет адюльтера, поскольку он застукал свою первую жену in flagrante [65] На месте преступления (лат.). с другим парнем — и как оказалось, она изменяла ему годами…

— Где ты это прочла?

— Кажется, в «Пипл» — да, в парикмахерской я только «Пипл» и читаю.

— Я тоже, хотя вру, конечно. Послушай, что бы там ни писали про его бывшую жену, но Хосе Джулиа — это величина, он влиятелен, его все смотрят, и он хочет, чтобы вы с Джадсоном встретились лицом к лицу в его программе.

— Ни в коем случае.

— Я знаю, это выглядит вульгарно и низкопробно… но ты только подумай, какие открываются возможности. Ты представляешь свою версию событий. Бросаешь вызов Джадсону, публично обвиняешь его в клевете…

— Я не сделаю этого.

— Послушай, я понимаю, что тебе противно находиться с ним в одной студии…

— Я не сделаю этого.

— И я знаю, ты ненавидишь идиотское телевидение Хосе Джулиа. Но если ты нокаутируешь противника..

— Марджи, я пару раз видела его шоу. Он начинает задирать своих гостей, читает им мораль, назидательно грозит пальцем, унижает их. Мне всего этого хватило в последнее время…

— Хорошо, хорошо, я тебя поняла. Но я не требую от тебя немедленного ответа..

— В любом случае это будет «нет».

— Выслушай меня. Людям Хосе Джулиа надо дать ответ до конца завтрашнего дня. Подумай хорошенько. Подумай о том, как это здорово — открыть публике глаза на этого говнюка, прижать его к стенке. В общем, у нас в запасе двадцать четыре часа, так что…

— Ладно, я подумаю. А теперь о главном: ты все еще в госпитале?

— Да, но завтра они отправляют меня домой.

— Тебе не следует так перенапрягаться…

— А что мне прикажешь делать? Сидеть и кашлять, дрожа от страха, что увижу кровь? Во всяком случае, твои разборки отвлекают меня от мысли, что эта зараза все-таки прикончит меня.