Дуглас Кеннеди - Испытание правдой

Когда я возвращалась вечером из госпиталя, с меня тут же слетал напускной оптимизм, припасенный для Марджи, и накатывал отупляющий «афтершок». Зловещая тишина и стерильность жилища добивали меня. Квартира была обставлена весьма скромно — диван и кресло с накидками из однотонной серо-бежевой ткани, маленький обеденный стол, обычная двуспальная кровать. И не было даже намека на излишества или стиль, как и признаков личной жизни. Ни семейных фотографий, ни современной живописи на стенах, разве что пара-тройка постеров из музея Уитни. Была стереосистема, но с бедной коллекцией компакт-дисков — преимущественно легкая классика (Андреа Бочелли, «Три тенора») и старомодные шлягеры. Телевизор, DVD-проигрыватель, книжная полка с пестрой подборкой бестселлеров последних лет в мягких обложках. Горка в стиле семидесятых служила баром, и я обнаружила там бутылку виски «JB» и несколько пачек сигарет «Меритс». Я налила себе виски и сделала несколько глотков, мысленно восхищаясь целебной силой алкоголя (только без злоупотреблений, поспешно одернула я себя). Оглядывая убогий интерьер, я задавалась вопросом, почему раньше не замечала его безликости, почему меня никогда не настораживал столь резкий диссонанс между шикарной, успешной женщиной и одиноким, унылым мирком, в который она себя заточила. Мы редко заглядываем в личное пространство наших друзей. А может, просто закрываем глаза на то, что не хотим видеть, предпочитая участвовать в ярких чужих постановках. Во всяком случае, именно так годами складывались мои отношения с Марджи — я втайне завидовала ее бурной жизни в мега-полисе, свободе в путешествиях и флирте. И (больше всего) — пресловутой «прайвеси», которой была лишена я, во всяком случае, до той поры, пока не выросли и не разлетелись дети. В то же время я видела, как Марджи, приезжая к нам в Мэн (особенно когда Джефф и Лиззи были еще маленькими), с тихой завистью смотрела на царивший в нашем доме хаос, с его вечным гвалтом и детскими капризами. Нам всегда хочется того, чего у нас нет. Мы отчасти недовольны жизнью, которую создаем для себя сами, независимо от того, насколько она успешна. В каждом из нас найдется частичка, которая никогда не будет удовлетворена реальностью и тем, что достигнуто. Неустроенный быт Марджи, как ни странно, не вызвал во мне чувства благодарности к судьбе за многолетний брак и сопутствующий ему комфорт. Напротив, он обострил мучивший меня вопрос выбора и неудовлетворенность собой. И еще подсказал, что в этой женщине, которая вот уже тридцать пять лет остается моей самой близкой подругой, для меня еще очень много непознанного.

На следующий день, в госпитале, Марджи сказала:

— Готова спорить, ты нашла мою квартиру сиротской.

— Не совсем, — солгала я.

— Если у меня рак, это еще не значит, что меня надо щадить. Моя хибара — действительно полный отстой, и в этом виновата только я. Свидетельство моей полной неспособности тратить энергию на «здесь и сейчас». Живу только следующей встречей, будущей сделкой, завтрашней пьянкой с каким-нибудь идиотом, который напишет статью для бортового глянцевого журнала. Вот суть моего существования — все сплошь второстепенно, никчемно, не…

Я накрыла ее руку ладонью:

— Не надо.

— Почему нет? Обожаю самобичевание. Более того, я в нем сильна. Мама всегда говорила, что моя самая большая проблема в том, что я слишком проницательна.

— Я бы сказала, что это достоинство.

— Да, только провоцирует ночные кошмары.

— У каждого из нас они случаются.

— Да, но у меня шесть ночей в неделю.

— А что в седьмую ночь происходит?

— Я накачиваюсь виски, и меня вырубает на целых восемь часов. Правда, утром просыпаюсь с тяжелейшим похмельем. Господи, да охота тебе это слушать? Не хватало еще превратиться в нытика. Сейчас прямо расплачусь от жалости к себе.

— Если вспомнить, что тебе пришлось выдержать…

— Нет, дорогая, повышенное внимание к себе не имеет никакого отношения к раку. Я связываю это с нехваткой никотина. Как ты думаешь, тебе удастся тайком пронести никотиновые пластыри, которые продают придуркам, решившим бросить курить?

— Мне почему-то кажется, что твоему онкологу эта идея не понравится.

— К черту доктора. Вся эта хирургия и химиотерапия, которая мне еще предстоит, всего лишь попытки спасти ситуацию. Эта зараза все равно добьет меня.

— Вчера ты говорила, что поборешься.

— Ну а сегодня я праздную торжество пессимизма. Знаешь, в этом есть что-то утешительное, когда чувствуешь, что обречена…

— Прекрати, — оборвала я ее, строго, как настоящая учительница. — У тебя не смертельная форма рака.

— Ты только что произнесла самый выдающийся оксюморон.

Вечером следующего дня мне пришлось вернуться в Мэн, но в понедельник, в полдень, я позвонила Марджи в госпиталь узнать результаты биопсии.

— Представляешь, они почти уверены в том, что рак не дал метастазы, — обрадовала она меня.

— Так это же потрясающая новость!

— Нет, на самом деле все плохо, хотя могло быть и хуже, и они должны провести еще с десяток тестов, чтобы окончательно убедиться в том, что метастазов нет. Короче, мне предстоит пройти курс химиотерапии, как только я очухаюсь после операции. И если ты сейчас скажешь мне, что все это обнадеживает, я повешу трубку, поняла?

Но, что бы ни говорила Марджи, новости обнадеживали. Дэн — дай Бог ему здоровья — попросил своего приятеля, хирурга-пульмонолога из Медицинского центра Мэна, позвонить онкологу Марджи в Нью-Йорк (оказывается, они вместе учились в Корнуэлле) и выведать конфиденциальную информацию о ее болезни (мне было необходимо знать прогнозы). Онколог заверил, что во время операции опухоль удалили полностью, и, хотя окончательные результаты тестов на метастазы еще не получены, врачи почти не сомневаются в том, что процесс удалось остановить. Но — о да, это пресловутое врачебное но — они не в состоянии полностью исключить метастазы, и предстоит провести еще кучу тестов на случай, если злокачественные клетки все-таки просочились в другие органы.

В следующие несколько недель Марджи прошла суровый курс всевозможных процедур, включая химиотерапию. Как она мне объяснила, химиотерапия заключалась в том, что полдня приходилось лежать в кресле, пока ей в руку по капле вливали яд.

Через неделю после первого курса химии я полетела проведать ее. Она вернулась домой, но договорилась со своей домработницей, что та будет готовить и ходить за продуктами, поскольку сама она была слишком слаба. У нее начали выпадать волосы, кожа приобрела желтоватый оттенок, и она жаловалась на сильные боли во всем теле.

— А в остальном я чувствую себя шикарно.

Поразительно, но она снова вернулась к работе. Ее домашняя постель была завалена клиентскими папками. Когда я вслух усомнилась в необходимости такого рвения, она сказала: