Татьяна Соломатина - Роддом. Сериал. Кадры 1–13

— Иди. Я тоже сейчас… Сигарету оставь.

— Курить будешь? Ты ж в крутой завязке, на Курочку Рябу божился, забыл?

— Не буду курить. Понюхаю. Вы же с Танькой одну марку курите. Это её запах…

— Ну точно совсем с катушек слетел. — Марго протянула ему всю пачку. — На, хоть вусмерть унюхайся своей Танькой. А я пошла…

В шесть часов вечера в изолятор, расположенный в дальнем конце обсервационного родильного зала, стали стекаться «свои». В обсервационном отделении было два изолятора, и чаще всего они всё-таки — тьфу-тьфу-тьфу пустовали. Удобство этого изолятора было в том, что в него был отдельный вход с улицы, как и положено порядочному изолятору. Разумеется, была дверь, ведущая и в родзал. Для персонала. Хотя сам изолятор в то же время являлся и родзалом. Ведь что такое, по сути, родзал? Кресло и набор инструментов. И умелые руки. Чего только этот изолятор не повидал. И ВИЧ-инфицированных наркоманок, и подследственных убийц из другого изолятора — следственного. Везде жизнь. И даже инфицированная, отравленная наркотиками и лишающая других жизни жизнь — всего лишь жизнь. И как любой другой всего лишь жизни, ей свойственно не только умирать, но и стремиться к возрождению. Вольно или невольно…

Татьяне Георгиевне сегодня, впрочем, было не до философий. Куча дел в отделении. Трое родов — слава богу, в люксовых палатах. Всё-таки куда приятнее находиться рядом с появлением на свет жизни желанной. Жизни, чьи создатели не просто случайно встретившаяся мимо пробегавшему сперматозоиду яйцеклетка, а мужчина и женщина, создавшие семью, планировавшие создание новой жизни и дающие возможность этой жизни появиться на свет в комфорте и уюте. Потому и слава богу, что не было сегодня родов в том, «праздничном» изоляторе. Нарочно не придумаешь, но уж такое за этим изолятором утвердилось название — «праздничный». Уже давным-давно, если поступало что-то такое, акушерка из приёмного, звоня Мальцевой согласовать, говорила: «В „праздничный“ родзал, Татьяна Георгиевна?»

Да, все календарные праздники и дни рождения «своих» было принято тихо отмечать именно здесь, в «праздничном» изоляторе. Не Татьяной Георгиевной было заведено, не ей и отменять! Бог простит за такую странную, ненарочную иронию. Бог, если он есть, наверняка давным-давно простил этих людей в зелёных пижамах и белых халатах. Может, что другое не простил и никогда не простит, но «праздничный» изолятор-родзал — давным-давно.

Ритуал блюлся свято вот уже много лет. Под руководством старшей акушерки обсервации санитарки сдвигали рахмановку подальше. И ставили в «праздничном» изоляторе столы буквой «П». Во главе восседал начмед по акушерству и гинекологии этой больницы — он же, по сути, главный врач родильного дома. Ну и далее по списку. Двадцать третье февраля праздновали. И не потому, что военнообязанные. А потому что приятно каждому мужчине — из «своих», разумеется, — сделать подарок. Да не просто так подарок, лишь бы отдариться, — а что-то непременно особенное. Маргарита Андреевна каждому «своему» мужчине писала забавный стишок в красивую открытку. Стишок зачитывался вслух, все пили за тостуемого «своего» и вручали ему подарок под смешки и негромкие аплодисменты. Когда дело доходило до «своих» молодых ординаторов или паче чаяния интернов — если были текущие интерны, достойные звания «своих», — все были уже слегка во хмелю. Все, кто не дежурил. Дежурящим наливалась одна стопка — и они должны были её цедить всё время празднования. Ну, или пока работать не позовут. Кто не дежурил — приходил в «праздничный» изолятор с улицы. В «праздничном» изоляторе Марго ещё лет пять назад распорядилась прибить вешалку. Красивую, купленную Татьяной Георгиевной в магазине каких-то ненужных красивых вещей. Вешалка тем не менее была очень нужной, а не только красивой. Вообще-то, все любили свой «праздничный» изолятор, потому и сантехника в туалете-душе, и мебель тут были новые и комфортные. ВИЧ-инфицированные наркоманки и роженицы-убийцы долго не хотели отсюда выписываться. И их можно понять. «Понять можно, простить нельзя!» — любила повторять Маргарита Андреевна.

Сегодня вечером всё было как обычно. За исключением того, что Татьяна Георгиевна Мальцева не сидела рядом с Семёном Ильичом Паниным. А сидела она в самом конце стола рядом с интерном Александром Вячеславовичем. Хотя начмед его ещё не допустил в святая святых «своих» — «праздничный» родзал. Но, в конце концов, она тут заведующая и тоже вам не фуфло!

На манеже были всё те же. Святогорский и, разумеется, Фирсов из главного корпуса, завурологией уже без жены, потому что «праздничный» изолятор на пару порядков интимнее ресторации. Хирурги были. И такие хирурги, и сякие хирурги. Был Ельский со своей медсестричкой. И потому что жена, и потому что детская медсестра. И «ультразвуковик» Анатолий Витальевич был, куда же без него. В этот год Мальцева решила посвятить в «свои» даже эту бесцветную заразу Маковенко. Будет из девки толк, будет! Если характер пообтесать. Но характер — дело такое… Его только сам человек себе пообтесать может. Сидит, на интерна зыркает, цвета меняет. Замуж хочет, дура! Какая дура замуж не хочет? Пусть сидит здесь задира-зануда Светлана Борисовна. Пусть лишний раз проглотит. И вот если не подавится… Сидела тут Маковенко ещё и потому, что Мальцева этого своего ординатора ни разу выпившей не видела. А поведение во хмелю — это маркер, и пусть катятся ко всем чертям моралисты и ханжи. Были здесь дежуранты и ординаторы. И из отделения Мальцевой. И с других этажей. Не было тут Михаила Вениаминовича, и пусть стучит своей профессорше Денисенко до усёру, что «у Мальцевой опять пили вчера!». Не у Мальцевой, а у Панина. Так что обломитесь, Елизавета Петровна. Был и доцент Матвеев, куда же без этой прекрасной паскуды! Ну не праздничный без него «праздничный» изолятор. И только Вовки в этом году не было. И не будет уже никогда. Эх, Миронов, Миронов!.. Пидорас ты эдакий, пусть тебе там, наверху, икнётся, когда с облака свешиваться будешь — подсмотреть, как тут у нас всё по обыкновению.

Было весело. Здесь всегда было весело. Иначе зачем? Смысл — иначе?

— А что это наша прекрасная Татьяна Георгиевна не подле трона по правую руку? — с порога заявил позже всех явившийся доцент Матвеев. — Общий привет! Мой подарок никому по ошибке не передарили? — поинтересовался он у Маргоши, вешая свою стильную модную дублёнку на вешалку-рыбу красного дерева. — У вас прекрасный вкус, госпожа Мальцева! — Юрий Владимирович кинул взгляд на интерна. И, погладив эту самую «рыбу» из магазина ненужных своей красивостью вещей, добавил, улыбаясь Татьяне Георгиевне: — Я вешалку имею в виду. Никак не налюбуюсь.