Доминик Ногез - Бальзамировщик: Жизнь одного маньяка

И я подумал о своем бедном соседе, о той боли, которую он, несомненно, испытает, увидев эту картину, — а как ее не увидеть? Он, как и я, много раз в неделю, а иногда даже в день, проходил по этой узкой улочке, на которой, впрочем, до сих пор не было ничего примечательного, кроме разве что штаб-квартиры коммунистической партии.

Возвращаясь к себе, я увидел, что он дома: сквозь ставни его окон просачивался свет. Сначала я решил зайти к нему и узнать, как у него дела, но потом не решился. Он весь в своих страданиях, и лучше его сейчас не беспокоить. В таком состоянии человек обычно замыкается в себе и не ищет чужого утешения, которое может лишь подлить масла в огонь и разбередить старые раны. Однако, возможно, мне стоило это сделать. Кто знает — быть может, это предотвратило бы катастрофу, по крайней мере частично.

По правде говоря, у меня и без того хватало забот. Со времени смерти дядюшки я почти забросил составление карточек для банковской картотеки. Однако накануне мне пришло из «Flow» грозное письмо с напоминанием, что им нужно десять карточек к 30-му числу. У меня же пока было всего шесть, включая карточку могильщика с кладбища Сен-Аматр, которая была, по сути, не закончена. К тому же им нужны были фотографии интервьюируемых. Что до моего романа… На самом деле я о нем больше не думал. Хотя материала для него было в избытке — я имею в виду забавные случаи из жизни, встречи, неожиданные повороты событий, из которых состояла оксеррская хроника. Например, то, что произошло на следующий день, когда я отправился за покупками.

Со времен убийства жены мясника и ареста его самого мне приходилось ходить в лавку на Парижской улице, где часто выстраивалась очередь. Когда я зашел туда, чтобы купить свежей телятины, то увидел плохо выбритого человека в бейсболке на седоватых космах, падавших на воротник, который обсуждал с продавцом цену на тридцать корзин с овощами и столько же ломтей окорока без шкуры. Я узнал Жан-Пьера Моки, которого наконец увидел вблизи. Колбасник, желая проявить любезность, спросил у него, приехала ли уже Вероник Жанес. Удивленный Моки долго гадал, пока не понял, о чем речь: собеседник принял его за режиссера нескончаемого сериала «Жюли Леско», отдельные эпизоды которого годами снимались в Оксерре. Я не буду повторять слов Моки, которые наглядно демонстрировали, насколько он ценит сериалы телеканала TF1. Однако, шутливо намекнув колбаснику на возможность сняться в небольшой роли в его собственном фильме, Моки добился скидки на закупленные им съестные припасы, оплатить и привезти которые он поручил своему помощнику.

За ним в очереди стоял маленький господин с улицы Сен-Вижиль, бухгалтер на пенсии, которого я часто здесь встречал. Он заговорил с хозяином лавки о судьбе помощницы моего бывшего дантиста. Вчера вечером в региональной газете появилось сообщение о том, что ее нашли. На самом деле она никуда и не исчезала. В отличие от своего начальника, Азулея, который был похищен у нее на глазах. Это произошло восемь месяцев назад, вечером, когда они оба сидели на скамейке в парке Арбр-Сек. (Дантист, оказывается, крутил шашни с ассистенткой!) Несчастной угрожали самыми ужасными последствиями, если она заговорит. Напуганная до крайности, она действительно молчала несколько месяцев.

Из болтовни двух приятелей я так и не понял, что же заставило ассистентку нарушить молчание. Это я узнал на следующий день от комиссара Клюзо на улице Поля Берта. Дело было в деньгах: поскольку Азулей так и не был найден, ни живым, ни мертвым, она не имела право ни на выплату социальной страховки, ни на пособие по безработице. По крайней мере, что-то в этом роде. Комиссар ликовал. В бесконечной череде дел, которые он распутывал последние полгода, он наконец-то напал на серьезный след. Теперь благодаря ассистентке дантиста он был уверен, что скоро распутает весь клубок.

Но бедняга распутал не так уж много. Я вновь увидел его три дня спустя на коктейль-пати, бывшей частью презентации для прессы грядущего оксеррского Международного фестиваля музыки и кино. Допивая четвертую порцию «Бурбона», он, то и дело фыркая, вполголоса рассказал мне, словно какую-то забавную вещь, которая никак его не касалась, печальную новость сегодняшнего дня: бабушка ассистентки дантиста, у которой та жила, недавно позвонила ему и в слезах сообщила, что ее внучка исчезла, и на сей раз по-настоящему!

Ясное дело, что пресса — как местная, так и центральная — восприняла эту новость гораздо живее, чем комиссар. Теперь всем стало известно, что в Оксерре объявились какие-то темные личности, которые запросто могут похитить вас средь бела дня, даже в таком очаровательном месте, как парк Арбр-Сек, и заодно наказать чересчур болтливых свидетелей, если те дадут к этому повод. У всех немедленно возникло «чувство неуверенности», как любят это называть некоторые «специалисты» в области чувств (которые, как пошутил Мартен Морсо, вторгаются в сферу реальных преступлений и исчезновений с тем же апломбом, с каким доктор Парпале в «Кнокке» [130] Имеется в виду пьеса Жиля Ромена «Доктор Кнокк». — Примеч. ред. говорил всем своим пациентам, даже наиболее серьезно больным: «Ничего страшного, друг мой! Это вы себе надумали!»). Мы с Мартеном сами смогли в этом убедиться на следующий вечер, когда примерно в полдесятого решили выпить по стаканчику. На улицах ни души, все закрыто! Для того чтобы выпить какой-то несчастной ром-колы и поболтать о наших последних литературных проектах (в основном о его), нам пришлось сесть в его машину и ехать за много километров от города в знакомый ему дансинг-бар, который стоял буквально в чистом поле. Там, среди столь же немногочисленной, сколь и подозрительной клиентуры, Мартен снова начал мне рассказывать о трудностях с его новым вариантом «Одиссеи», который снова буксовал. Теперь он скорее ориентировался на научно-фантастический роман: космический робот прибывает на Юпитер и находит там следы исчезнувшей цивилизации под огромным слоем льда. Воссоздание так называемой цивилизации, погибшей от своих пороков. Или чтобы не отрываться от Земли: последние дни мира. Это было забавно! Прощаясь, он объявил мне «великую новость»: он собирался переезжать в Дижон. Оксерр ему «осточертел».

— Все эти люди, которые говорят только о футболе! Ни одного книжного магазина, достойного этого названия! Это город правых, где наиболее именитые горожане заигрывают с ультраправыми.

— Нынешний мэр — левый.

— Да, но от этого ничего не меняется. И как во всех подобных городках, все делается ради машин! Общественный транспорт не ходит, такси вечно не дождешься, особенно в Сен-Жермен, когда приходит парижский поезд, — ох, уж эти поезда! Ползут, как черепахи, — целых шесть остановок, пока не прибудут в Ларош-Мижанн! Что до автобусов, они в лучшем случае ходят раз в двадцать минут, а то и в час, и перестают ходить после семи вечера — они могли бы стать объектом для новой поговорки: «Частый, как автобус в Оксерре».