Вероника Кунгурцева - Орина дома и в Потусторонье

— Есть также шашки, шахматы, нарды, лото… — продолжал Секретарь, раскрывая дверцы шкафа. — Под хорошие напитки… Могу предложить вина, чего желаете: аи, бордо, клико?

— Не пейте! — воскликнула Каллиста. — Здесь нельзя…

— Если я предлагаю, то можно, — успокоил Секретарь.

Павлик Краснов толкнул дверь, Орина с низко опущенной головой, — она все еще пыталась спрятать от Павлика свое лицо — последовала за ним, еще услыхав, как Тамара Горохова в приемной лихо отвечала: «А тогда нам — всего, и побольше!», а Юля Коновалова согласилась сразиться с Секретарем в шашки.

В комнате царил полумрак: синие шторы оказались задернуты, — Орину это обрадовало. Это был обычный кабинет: с двумя столами, стоящими буквой Т; к длинному столу придвинуты два ряда стульев, от короткого — на нем череда разноцветных телефонов — отставлено кресло. В углу, у окна стоит железный сейф, пол покрыт красной ковровой дорожкой с зелеными полосками по краям. На стене — какая-то карта, и Управляющий, стоя к ним спиной, заложив руки за спину, ее изучает. Орина подтолкнула Павлика: дескать, гляди — карта же!.. Но Павлик Краснов покачал головой, дескать, нет, не то, — и покашлял, чтоб напомнить о себе. Управляющий раздернул плюшевые шторы, из складок взвилась пыль, будто их не трогали сотню лет, — так что Орина с Павликом раскашлялись, — и повернулся к ним. Это был широкоплечий мужественный человек с лицом боксера, с перебитым носом. На нем была серая фетровая шляпа, надвинутая на лоб, одет он был в хороший, наверно, габардиновый костюм: брюки свободного кроя и несколько тесный — видимо, из-за мощной грудной клетки — пиджак; галстука не было вовсе. Орине показалось, что где-то она уже видела его, только вот — где?..

— Присаживайтесь, — коротко сказал Управляющий и, сняв шляпу, — обнажился лысый шишковатый череп, — бросил ее на один из телефонов.

Орина с Павликом Красновым уселись друг против друга за длинную часть «Т», она поставила локоть на стол и поллица прикрыла кулаком. Управляющий опустился в кресло, Орина успела заметить, что обивка кресла — из парчи, затканной розами, довольно сильно потертой, хуже того — рваной, с выбившимися золотыми нитками, и резные подлокотники — в осыпавшейся позолоте. Проследив за Орининым взглядом, Управляющий мрачно произнес:

— Не обращайте внимания… Хлам… Секретарь добыл, небось на помойке… Ничего нельзя поручить! Сказано было: массивное директорское кресло — и вот пожалуйста… Не удивлюсь, если это кресло мадам Помпадур… или кого-нибудь вроде нее. Итак… о чем бишь я? Да, мадам, прошу меня простить, но я вынужден…

Тут Управляющий заводом повернулся к Павлику и заговорил вдруг… на чистейшем французском языке! У Орины отвисла челюсть — потому что сын матершинницы Пандоры, кажется, прекрасно понимал его!.. А когда Павлик стал с французским прононсом — при его-то носе картошкой — отвечать, она, забыв, что надо прикрывать свое постаревшее лицо, состроила рожу: дескать, ну и ну, вот так Павлик Краснов, глядите, какие мы умные, кто бы мог подумать, — при этом голова у ней шла кругом! И еще ей очень хотелось узнать, о чем говорят мужчины, но она, в отличие от Павлика, ни словечка не понимала, удалось только выцепить имена — но вокруг них клубилась непроходимая чаща загадочных французских слов.

Управляющий говорил ему:

— Итак, кто ты — назови себя…

— Я — Павел Краснов, мне семь лет, и я…

— Погоди, — перебил его Управляющий. — Тебе не семь лет, а гораздо-гораздо больше! И я знаю, кто ты, лучше тебя самого. Так что можешь не морочить мне голову своим псевдонимом. Никакой ты не Павел Краснов… ты — Сана!

И Сана — припоминая свой путь в этом чужом теле, — вихрем промчался сквозь все, что он тут испытал: до первого начального, донатального ощущения там, в Пургинской детской больнице, когда какая-то сила, которой он не мог противостоять, занесла его в правое ухо Крошечки, проволокла по всем закоулкам сознания и подсознания — и вытолкнула в левое ухо, откуда он никогда до тех пор не высовывался… Он вылетел смерчем и, против своей воли, живчем вошел в бесхозное тело мальчика, лежащее на соседней койке. Он воскресил его собой, своим живящим присутствием. Последствий деяния он предвидеть не мог. Это было ужасное человечье тело, которое приняло его и которое принял он — со всем его несовершенством. Это уж вам не фарфоровая Купальщица — с единственной ни к чему не пригодной дыркой в пятке… Одних отверстий в этом теле имелось семь, и каждое нужно было освоить. Он должен был сразу научиться и ходить, и говорить, и делать все возможное руками, и одновременно думать… Это оказалось совсем не просто, но он научился всему, он даже привык к этому телу, пускай не сразу…

— Ты почти стал человеком! — воскликнул Управляющий, следя за его лицом и, видимо, читая его, как ежедневную газету. — Но ты не человек, Сана…

— Кто же я? — спросил он с замиранием сердца — ведь у него теперь было сердце!

— Ты — фильгий! Тот, кто следует за человеком след в след, следит за ним всю жизнь… Ты к ней, — Управляющий заводом кивнул на Орину, которая силилась хоть что-то понять из его речей, — приставлен. Проще говоря, ты — ее шпик. И, как говорится, только смерть разлучит вас. Вы будете счастливы — или несчастны, все зависит от взгляда на то, что произойдет, — и умрете в один день. Правда, ты умрешь на пару минут раньше, и перед смертью она наконец узрит тебя… и твою погибель. До тех пор ей будет невдомек, что ты есть… что ты был у нее.

Но! — Управляющий побарабанил пальцами по столу, на мизинце левой руки сверкнул перстень-печатка с рубиновой пятиконечной звездой. — Это первый жизненный путь. У тебя появился второй… Ты можешь остаться человеком: ты овладел этим телом, оно твое. Тогда ты наконец отделаешься от нее, правда не совсем… Тебе уже не нужно будет следить за каждым ее шагом. Ты просто забудешь про нее и про то, что был фильгием, и, конечно, про наш разговор… Ты будешь обыкновенным человеком, понимаешь? Самым обычным человеком. Необычным будет одно: ваша смертельная зависимость друг от друга. Вот она — сохранится. Когда женщина выйдет замуж — и ты женишься, когда она куда-то отправится, охота к перемене мест овладеет и тобой. Она заболеет — и ты будешь болен. Скорее всего… расставшись в детстве, во взрослой жизни вы уже не встретитесь, но умрете вы в один день, гибель одного — даже случайная — тотчас спровоцирует смерть другого.

Вот такие у тебя перспективы, Сана, — сказал Управляющий заводом, вставая и надевая шляпу. — Выбор за тобой: бесплотный зависимый дух или независимая плоть. Но все это, — добавил он, — разумеется, в том случае, если вам удастся выкарабкаться…

Орина же, осознав, что все равно ничего не поймет в потоке иностранной речи, текущей мимо нее, поглядела в окно: там виднелся угол серой кирпичной стены, потом принялась разглядывать карту Управляющего. Вначале ей показалось, что это обычная политическая карта, но, приглядевшись, она поняла, что с миром что-то стряслось, а главное — непредвиденное случилось с Советским Союзом… Россия осталась одна, а каждая из республик — сама по себе. Пограничные полосы на карте состояли из красных флажков, и эти флажки перед их приходом Управляющий заводом, знать, передвигал на свой лад.