Григорий Ряжский - Натурщица Коллонтай

Знаешь, Шуринька, я с этим постулатом согласна, но не целиком.

Смотри сама — но только я про себя, про свой случай, за других не скажу, ты же понимаешь, что у меня специфика.

Если не пойду, кто меня срисует? Кто увидит мою натуру? Как оставлю след в искусстве, если исключительно дома?

В чём будет моё предназначение как женщины и натурщицы высокого полёта с определённым опытом?

Для чего были все мои устремления к гармонии и сложным позам, которые держать?

И что делать в квартире постоянно, раз приходит Есфирь эта всё равно?

И Паша бы меня поддержал в отказе остаться без дела, а только копить рабочий стаж, — длань даю!

Я ему так и сказала, Лео моему, что не предам свой труд, не разменяю его ни на что, буду продолжать оставаться в искусстве, несмотря на предоставленную возможность не ходить на работу.

И ему понравилось, явно причём. Думаю, он меня проверял на вшивость и ленивость. И я прошла, по высшему разряду. Он вокруг меня теперь колбасой, всё время. То за попу ущипнёт, то погладит лишний раз, где коленная ямка, а то внезапно навалится, где проходила мимо него, и овладеет. Но это крайне редко, только когда у него в организме созреет необъяснимое желание, и он его должен тут же удовлетворить через меня.

А так всё нормально. Зрела себе по графику набирания младенческого веса и набухания грудей молоком. Поликлиника у нас своя, от ведомства иностранных дел и смежных организаций высокого государственного предназначения. Если б только мама могла видеть этот подход, эти чистые простынки, стерильность и вежливость персонала ко мне, она бы немало позавидовала, что развелась в своё время с папой. Потому что могла бы всё это и сама иметь, наверно, раз была Коллонтай и по тому же самому ведомству шла.

Теперь про живот.

Оказалось, что даже не мешает труду моему, а способствует. Интересное положение, в каком находилась, только добавляет необычности произведению искусства и присовокупляет редкости к композиции. На меня был тогда невероятно повышенный спрос. И раньше стороной не обходили, но теперь просто как с ума все посходили. Все группы просят меня, беременную. Она у меня, надо сказать, особенная, нетиповая, беременность эта. Животик круглый, как туго накачанный мячик, и небольшой, аккуратный, а не равномерно объёмный. Торчит, как третья сиська, но побольше основных и соском внутрь, а не наружу. Это так профессор один мне на ушко пошутил, представляешь?

Я глянула свежим глазом — правда, похоже.

И дают перекур почаще, в связи с моим положением.

А декретник решила оттянуть, чтобы дать им подольше меня запечатлевать, деньгами взяла.

Теперь в мастерские вне уроков зовут, скульптурные и личные, живописные. Там деньги другие, больше, но я не могу на разрыв: рожу, а там и поглядим про частников. Среди них разные есть, но больше с бородами. И по духу, чувствую, есть как Паша мой: глубинные, наотмашь, без обиняков в искусстве и на словах. А имеются им противоположные, те больше в галстуках и шейных платочках, ацетатных и шёлковых. Вторые богаче, так я подметила, кто в шёлковых, и мастерские пошикарней — как жильё, со всеми причинадалами. Остальные больше по подвалам и чердакам, без горячей воды и душа.

В общем, и там побывала, и тут, за столько-то времени!

Как думаешь, Шуринька, хоть один был, кто не попробовал меня применить для себя не только в позе натурщицы?

Скажу — не было почти, не случалось натолкнуться, если не брать сильно пьющих. Там поговорить с ними про высокое просили, а оплату на потом перенести, на после реализации произведения.

Но это до живота ещё и до Лео, в рабочем порядке, и больше по недоразумению.

Но продолжаю описывать настоящее, а не прошлое.

Доносила его с божьей помощью, плод свой.

А родила легко и тоже в хорошем месте — Лео устраивал.

Сразу вышел, пробкой, маленький мой, и не порвалась я, даже ни чуть-чуть. Сказали, высокая эластичность, прекрасный обмен веществ при отсутствии минимальных родовых травм у матери и ребёнка. У Мишеньки Коллонтая, правнучка твоего, бабушка.

Договорились, что придёт встречать не Лео, а Паша, как отец младенца, хотя, как ты, наверно, не забыла, я так и не знаю, кто из них маленькому кто, — и сразу поедем к нему, в конюшню. А там уже будет Есфирь ждать, нанятая для патронажа и всего остального. Она всё про всё знает, у самой двое по восемнадцать, близнецы, в армии оба.

Ну да, Есфирь, Есфирь…

Стоп, Шуринька!

И только тут до меня дошло, чего я сама же своими руками натворила!

Она ж никаких деток моих на конюшне не обнаружит, когда заявится жизнь туда налаживать!

И тут же Лео про этот обман донесёт, что нет у меня никого, ни детей никаких, ничего нет и не было никогда. Это уж я не говорю про всю неприглядность моего прошлого коммунального проживания, про убогость всей жизни, быта и нищеты. Какие к чёрту дворянские генералы по царю да дипломатские круги одной крови! Где это всё? При чём тут?

Впала в смурь, несмотря на успешное разрешение от бремени. Не знаю, понятия не имею, как Есфирь эта тихушная среагирует на меня и на мои слова к ней просительные, чтоб не выдала перед кормильцем всей этой внезапно выскочившей обо мне правды.

Да и Паша, не хочу, чтобы узнал про мою некрасивую затею насчёт содержания мёртвых душ.

Ужас просто!

В общем, решаюсь, ещё из роддома. Звоню Лео, прошу прислать передачку с соками и мороженым через Есфирь. Непременно она, нужно по-женски посоветоваться, как лучше обустроить для новорожденного отцов адрес.

Приезжает, привозит.

Свиделись с ней на недолго.

Вываливаю всё как есть.

А она внимательная, уважительная. И выдержанная очень сама, с расстановкой к человеку и его нужде. Ещё по дому я про неё такое заметила: не хмыкает в рукав, не злится глазами, на зависть не ведётся. Тихо хозяйничает себе, старательно, но больше молчком, сама по себе, в собственной негромкой независимости от хозяев.

И не просит никаких поблажек, никогда. Приличная до невозможности. Поэтому и опасалась я так, что донесёт, не станет скрытничать от руки её кормящей. Это я про Леонтий Петровича.

Она послушала, не перебивая, — усваивала в себя роковую новость.

Говорю:

— Буду тебе часть денежного довольствия добавлять, от себя уже.

Она:

— Не надо, Александра Михайловна, я и так ничего никому не скажу, это не в моих правилах — сплетни разводить. Меня это не касается совершенно, я буду свою работу делать, по возможности добросовестно. И вам никак не стоит на этот счёт беспокоиться.

Я:

— И Паша мой не должен быть в курсе, что я так про детей себе назначила Леонтию Петровичу, ладно?

Она:

— Я поняла, Александра Михайловна. Но только и сама бы никогда разговор такой не завела. Тоже можете быть в этом уверены.