Вячеслав Овсянников - Одна ночь (сборник)

— Взвод! Встать! Смирно!

Раздался грохот отодвигаемых скамей. Взвод встал, замер. В серых шинелях, шапках. Глядят волками. Ребятишки что надо. Приятно с такими познакомиться поближе. Ждали, что начальники скажут.

Шаганов выступил вперед, скрестив руки на животе и улыбаясь своими густо-развесистыми усами.

— Что, бойцы, обсуждали прибавку к жалованью? — спросил он, хохотнув по своему обыкновению, довольно зловеще. — Будет, будет вам прибавка, в получку двадцатого числа всем дадут сверх зарплаты по червонцу в зубы — задницу подтирать. Эх, бойцы, не в деньгах счастье. Бездуховный вы народ. Каждый раз на инструктаже волками лютыми смотрите, сожрать готовы с косточками своих и без того замученных командиров. К вам и приходить страшно. Мы-то чем виноваты? Делаем, что можем, из кожи, так сказать, вон лезем, всё для вас, всё для вас, для облегчения вашей луковой, бесчеловечески трудной жизни. Вот, архаровцы, ваш новый командир взвода. Прошу любить и жаловать. Загинайло Роман Данилович. Родной брат вашего бывшего любимого командира Петра Загинайло, погибшего героической смертью при исполнении своих служебных обязанностей. Роман Данилыч, так сказать, берет вас как бы по наследству, из рук брата Петра, как бы долг и фамильная честь. Ради вас, остолопов, ушел с флота, где был на лучшем счету. Так сказать, поднять боевой дух в рядах. Воевать на другом фронте. А командование над вами — ой, не малина, шапка Мономаха!.. — красноречие Шаганова иссякло, он не знал, что тут еще добавить, вроде бы все сказано, не хуже, чем у замполита вышло, который и должен был представить взводу нового взводного, но отсутствовал по уважительным причинам.

Взвод хранил гробовое молчание.

— Вольно! — скомандовал Шаганов. — Вот теперь ваш новый командир скажет слово, а вы послушайте, олухи! Говори! — обратился он к Загинайло, освобождая ему место и отходя в сторону.

Загинайло, тяжело качнувшись, шагнул вперед. Плотнотелый, кряжистый, широкоплечий. Лицо напряженное, губы сжаты. Произнес твердо-значительно:

— Вами командовал мой брат Петр Загинайло. Теперь я буду вами командовать. — Объявив это, он своими мрачно-карими, сужеными глазами холодно обозрел взвод.

— А теперь вот что, — изрек он. — Почтим память вашего бывшего командира и моего брата минутой молчания. Снять шапки!

Весь взвод, как один человек, стоя, разом обнажил головы. Все до единого. И три командира отделений, которые стояли отдельно, сбоку от Загинайло. Стянул с себя шапку и Шаганов. Наступила та самая мертвая тишина, когда слышно, как муха летает. Эту тишину Загинайло хранил уже давно внутри себя. Гудели под потолком молочные трубки люминесцентных ламп. Выждав минуту, Загинайло скомандовал:

— Надеть шапки! — и вслед за всеми нахлобучил свою.

— Ты веди инструктаж, как там у вас это делается, — обратился он к Шаганову. — Покажи, значит, что и как, процесс, а потом я сам.

Шаганов осклабился:

— Да чего там. Никакой такой мудрости нет. Высшего юридического образования не надо. Да у тебя и помощники собаку съели, твои командиры отделений. Один Бабура чего стоит! Это ж зубр! Двадцать лет в милиции. Враз всему научит. Не боись. А потом еще у нашего замполита Розина пройдешь ускоренные курсы. Уж он тебя подкует! Или наш Железнов, зампослужбе, у него бесплатную консультацию получишь. Бабура! — крикнул он прапорщику в тулупе, — чего мух на потолке считаешь! Начинай инструктаж. Да не гони лошадей! С чувством, с толком, с расстановкой. Членораздельно. Чтоб новый командир все усек, всю, так сказать, специфику. — А вы, — приказал он взводу, — можете расслабиться, сесть на свои насесты и достать ручки и служебные книжки. Увижу, кто не записывает-усы оборву! Давай, Бабура! Вперед!

Бабура, мордастый прапорщик в тулупе, с толстой, черной книгой в руке направился к чему-то вроде конторки, поставленной на возвышении перед взводом. Он встал за эту фанерную трибуну, как оратор, готовый произнести торжественную речь. Черную свою книжищу он положил на трибуну перед собой и, развернув ее посередине, начал вялым и безразличным голосом:

— Тема инструктажа: разбой. Статья уголовного кодекса… — Бабура осекся. — Да чего долдонить одно и тоже! В зубах навязло! Подними любого с постели посреди ночи и спроси его, сукина сына, что такое разбой, он и от сна не очухавшись, выпалит как из пушки, номер статьи и какое наказание и прочее там, слово в слово, будто по книге прочитает.

— Ничего, ничего. Ты, Бабура, читай дальше, — добродушно возразил Шаганов, накручивая на палец кончик своего пышно-горчичного уса. — Язык не отсохнет. А то ты и читать разучишься. Это тебе не в курилке балабонить. Вот вашему командиру надо освоиться, он еще не знает…

Бабура, тяжко вздохнув, продолжал чтение. Взвод, склонив головы, записывал в служебные книжки.

— Матросов! Почему не записываешь? — вдруг бешеным голосом закричал Шаганов. — Ты что у нас, особенный?

— Да не хочу я писать всякую чепуху! — небрежно бросил Матросов, молодой сержант с черными усиками. — Рука устала, пальцы скрючило, ручку не держат, — и Матросов, демонстративно подняв руку, покрутил скрюченными, как у паралитика, пальцами.

Шаганов обиделся, настроение у него резко испортилось.

— Видишь, какими мерзавцами тебе придется командовать! — обратился он к Загинайло. — У меня во взводе своих таких хватает. Сам расхлебывай. А я — пас. Бабура! — приказал он прапорщику.

— Отпускай людей!

— Взвод! Встать! — гаркнул с большим воодушевлением тулуп-прапорщик. — Смирно! Приказываю заступить на охрану общественного порядка и государственной собственности, жизни и здоровья граждан в городе-герое Ленинграде, Петербурге, Петрограде! Вольно! По постам! Разойдись!

Серые шинели, закинув за спину автоматы и закуривая на ходу, повалили вон из помещения. Шаганов тоже ушел. Загинайло остался с глазу на глаз со своими тремя командирами отделений. Они поочередно представились: командир первого отделения прапорщик Бабура, командир второго отделения старшина Черняк, командир третьего отделения старший сержант Стребов.

— Ну, рассказывайте — кто шлепнул моего брата? — в упор спросил Загинайло. — Голую правду. А то все лапшу мне на уши вешают.

Командиры отделений глядели угрюмо.

— У, какой сердитый! — ответил за всех старшина Черняк. — Следопыт. Это ты для расследования к нам явился? Вот оно что! Голую правду тебе подавай. Шлепнули и шлепнули. Ищи ветра в поле. Тут пачками шлепают. Не он первый, не он последний. Нас и так весь месяц к следователю таскали. Зря ты это, взводный. Грязное это дело, лучше б тебе не копаться, замараешься. Да мы и сами знаем не больше твоего.

С шумом вошел битюг в кожаной куртке, которая, казалось, трещала на его широком туловище. Мотоциклетный шлем, рукавицы-краги, замерзшее фиолетовое лицо. Старшина батальона Яицкий.