Жан-Поль Сартр - II. Отсрочка

Повсюду на земле спят или готовят войну в своих кабинетах, никто не держит в голове мое имя. Но я здесь! — возмущенно подумала она. — Я здесь, я вижу, чувствую, я существую так же., как этот Гитлер!»

Через некоторое время она двинулась дальше и дошла до эспланады. Под Лаоном простиралась угрюмая долина. Местами встречались фонари, но они ее не успокаивали; Ивиш слишком хорошо знала, что они освещали: рельсы, деревянные шпалы, булыжники, брошенные на запасных путях вагоны. В конце долины был Париж. Она вздохнула: «Если б он горел, на горизонте был бы виден отсвет». Ветер трепал ее платье, и оно хлопало о колени, но она не двигалась. «Париж там, еще сияет от света, и это, может быть, его последняя ночь». В этот самый момент какие-то люди поднимаются и спускаются по бульвару Сен-Мишель, другие направляются в «Дом», некоторые из них, может быть, ее знают и говорят друг с другом. «Последняя ночь, а я здесь, в этой черной воде, а когда я попаду туда, то наверняка обнаружу только груду руин и палатки между камней. Боже мой! — сказала она. — Боже мой! Сделай так, чтобы я могла его увидеть еще раз». Прямо под ней был вокзал, эта красноватая полоса внизу лестницы; ночной поезд отправляется в три часа двадцать минут. «У меня есть сто франков! — мысленно ликовала она. — У меня в сумочке сто франков».

Она уже бегом спускалась по крутым ступенькам, Филипп бегом спускался по улице Монмартр, трус, подлый трус, так я трус?! Что ж, они еще увидят! Он выскочил на площадь; огромный, темный жужжащий зев открывался по другую сторону мостовой; пахло капустой и сырым мясом. Он остановился перед решеткой станции метро, на краю тротуара стояли пустые ящики из-под фруктов; он увидел у себя под ногами стебли соломы и листы салата, испачканные грязью; в белом свете кафе справа мелькали чьи-то тени. Ивиш подошла к кассе:

— Третий класс до Парижа.

— Туда и обратно? — спросил кассир.

— Нет, только туда, — твердо ответила она. Филипп прочистил горло и во всю мочь закричал:

— Долой войну!

Ничего не произошло, снование теней перед кафе продолжалось. Тогда он приставил руки ко рту рупором:

— Долой войну!

Собственный голос показался ему громоподобным. Несколько теней остановились, и он увидел, что к нему идут люди. Их было довольно много, на большинстве были фуражки. Они небрежно приближались и с любопытством смотрели на него.

— Долой войну! — крикнул он им.

Они подошли совсем близко; среди них были две женщины и темноволосый молодой человек приятной наружности. Филипп с симпатией посмотрел на него и закричал, не сводя с него глаз:

— Долой Даладье! Долой Чемберлена! Да здравствует мир!

Теперь они окружали его, и он почувствовал себя вольготно — в первый раз за двое суток. Они смотрели на него, поднимая брови от удивления и молчали. Он хотел им объяснить, что они жертвы империализма, но у него словно заело: он кричал: «Долой войну!» Это был победный гимн. Он получил сильный удар в ухо и продолжал кричать, потом удар в челюсть и в левый глаз: он упал на колени, он больше не кричал. Перед ним оказалась какая-то женщина: он видел ее ноги и туфли без каблуков; она отбивалась и кричала:

— Негодяи! Негодяи! Он же совсем мальчишка, не трогайте его!

Матье услышал пронзительный голос, кто-то кричал: «Негодяи! Негодяи! Он же совсем мальчишка, не трогайте его!» Кто-то отбивался среди десятка типов в фуражках — это была маленькая женщина, она размахивала руками, волосы падали ей на лицо. Темноволосый молодой человек со шрамом под ухом грубо тряс ее, а она кричала:

— Он прав, вы все трусы! Ваше место — на площади Согласия, на митинге против войны; но вы предпочитаете бить мальчишку, это не так опасно.

Толстая сводница, стоявшая перед Матье, блестящими глазами смотрела на эту сцену.

— Разденьте ее догола! — крикнула она.

Матье досадливо отвернулся: подобные спектакли должны сейчас происходить на каждом перекрестке. Канун войны, канун оружия: это было красочно, но его это не касалось. Внезапно он решил, что это его касается. Он кулаком оттолкнул сводню, вошел в круг и положил руку на плечо брюнета.

— Полиция, — сказал он. — Что случилось? Брюнет недоверчиво посмотрел на него.

— Да все из-за этого мальчишки. Он кричал: «Долой войну!»

— А ты его ударил? — строго спросил Матье. — Ты что, не мог позвать полицейского?

— Полицейских нигде не было, господин инспектор, — вмешалась сводня.

— А ты, сводня, — оборвал ее Матье, — будешь говорить, когда тебя спросят.

Брюнет приуныл.

— Ему не сделали больно, — сказал он, облизывая ссадины на пальцах. — Дали тумака для острастки.

— Кто дал? — спросил Матье.

Субъект со шрамом, вздыхая, посмотрел на свои руки.

— Я, — сознался он.

Остальные отступили на шаг; Матье повернулся к ним.

— Вы хотите, чтобы вас записали свидетелями?

Не отвечая, они отступили еще дальше. Сводня уже исчезла.

— Расходитесь, или я запишу ваши фамилии. Ты останься.

— Значит, — сказал брюнет, — теперь французов бросают в каталажку, когда они не дают фрицу устраивать провокации?

— Это не твое дело. Сейчас все выясним.

Зеваки рассеялись. Осталось два или три, которые наблюдали за происходящим с порога кафе. Матье склонился на парнишкой: его здорово отделали: из разбитой губы текла кровь, левый глаз совсем заплыл. Правым глазом он пристально смотрел на Матье.

— Это я кричал, — гордо сообщил он.

— Больше ничего не придумал? — сказал Матье. — Можешь встать?

Паренек с трудом поднялся. Он упал в салат, лист салата прилип к заду, стебли грязной соломы зацепились за пиджак. Маленькая женщина ладонью почистила его одежду.

— Вы его знаете? — спросил у нее Матье.

— Н-нет… Паренек засмеялся.

— Конечно, знает. Это Ирен, секретарша Питто. Ирен мрачно посмотрела на Матье.

— Вы его не отправите за это в кутузку?

— Разберемся.

Субъект со шрамом потянул его за рукав: у него был смущенный вид.

— Я зарабатываю на жизнь, господин инспектор, я работаю. Если я пойду с вами в комиссариат, то опоздаю на работу.

— Документы.

Малый вынул нансеновский паспорт [61] Удостоверение личности для беженцев и лиц без гражданства. , его звали Канаро. Матье засмеялся.

— Родился в Константинополе! Стало быть, ты так любишь Францию, что готов уничтожить любого, кто на нее нападет?

— Это моя вторая родина, — с достоинством ответил турок.

— Ты, конечно, запишешься добровольцем?

Тот не ответил. Матье записал в блокноте его фамилию и адрес.

— Мотай отсюда, — сказал он. — Тебя вызовут. А вы идемте со мной.

Они втроем пошли по улице Монмартр и сделали несколько шагов. Матье поддерживал паренька — тот шел, покачиваясь. Ирен спросила:

— Скажите, вы его отпустите?