Злата Линник - Неизданный сборник рассказов

А первокурсники, которые только-только получили право называться студентами филфака, попадали прямым ходом в катакомбы. Из этого не следовало делать вывод, что они оказывались там, куда в древности ссылали за различные провинности рабов или там, где бродят привидения. Просто катакомбами назывался подвальный этаж, где располагались аудитории кафедры фонетики. Извилистый коридор с низким потолком казался идеальным местом для съемок какого-нибудь фильма ужасов, во всяком случае, той классической сцены, когда некто или нечто гонится за отчаянно кричащей жертвой и потом во весь экран появляется забрызганная кровью стена или летящий прочь изгрызенный ботинок. Полы, покрытые истертым линолеумом, были далеки от идеально ровных и часто бывало так, что нога проваливалась в довольно большое углубление или студенты спотыкались о доски, проложенные, чтобы прикрыть уж очень большие провалы. Если здесь и в дневное время было как-то жутковато, то что говорить о занятиях вечернего отделения, да еще и зимой, когда темнеет уже в пять часов, а к началу первой пары, в семь вечера, темнота стоит просто непроглядная, а имеющиеся лампы в коридоре светят еле-еле, позволяя многочисленным углам и нишам тонуть во мраке. Аудитории отпочковывались в самых неожиданных местах; иногда за таким вот углом их обнаруживалось целых три, иногда, чтобы попасть в одну из них, надо было пересечь другую, которой почему-то захотелось изобразить из себя проходной двор.

Но для тех, кто приходил сюда осваивать тонкости произношения иностранного языка, все это не имело значения; ведь самое главное — они поступили, они сдали экзамены и отобраны среди множества желающих. А фонетика, то есть, искусство правильного произношения, это же основа основ, не освоив ее, невозможно двигаться дальше. Не случайно почти весь первый семестр первого курса посвящен в основном ей. И вот, вчерашние абитуриенты, глядя на преподавателей со всем возможным почтением и обожанием, приступали к занятию, известному под названием «грызть гранит науки». Большинство из них без особых трудностей преодолевали эту первую ступеньку, и шла дальше, сохранив впоследствии об учебе самые лучшие воспоминания.

Совсем по-другому обстояло дело с теми, чьим первым преподавателем французского языка становилась Катерина Михайловна. Молодая стройная преподавательница, да еще и к тому же владеющая молодежным сленгом, сначала вызывала самые положительные эмоции, а ее беспощадный язвительный язычок казался признаком острого ума. Но горе тому, кто попадался на этот язычок, а точнее, тем, к кому она почему-то не испытывала симпатии. Их малейшие ошибки тонко и остроумно высмеивались, а сами они как-то незаметно выставлялись полными бездарностями, попавшими в приличное общество только благодаря странному стечению обстоятельств. Катерина Михайловна смотрела на отвечающего студента с каким-то веселым ожиданием, как будто говоря: «Давай, ошибись, сделай мне приятное!» и язык сам собой произносил все не так, как было записано в фонетической транскрипции; не спасали даже долгие часы, проведенные за повторением одних и тех же фраз вслед за бобинным магнитофоном. Но упражнения, которые были неплохо отработаны во время самоподготовки, вдруг становились невероятно трудными под взглядом Катерины Михайловны. Язык и в самом деле становился деревянным, совершал ошибку за ошибкой и поделать тут ничего было невозможно, хотя текст, вот он, прямо перед глазами… Когда же неправильный вариант, наконец, произносился, в глазах преподавательницы вспыхивали огоньки и она радостно сообщала остальной группе, в чем именно состоит ошибка и почему она может принадлежать только распоследнему глупцу.

Жертве предлагалось доказать, что это не так: пересдать учебный текст или ответить еще раз после занятий. Нетрудно догадаться, что и это заканчивалось полным провалом. Выводы Катерины Михайловны были более чем категоричны:

— Если у вас каша во рту, то нечего было поступать в Университет. Вы же сами видите, что не можете произнести простейших вещей.

И вот тогда наедине она сообщала, что по ее мнению, а к ее мнению прислушаются и остальные преподаватели, данный студент просто не способен к серьезным занятиям иностранными языками и чем быстрее он это поймет, тем лучше. Перейдя уж на вовсе доверительный тон она сообщала, что никто из забракованных ею курса не заканчивал. Да, действительно, была несколько лет назад девушка, которая, совершив невероятное усилие, с блеском сдала зачет и даже удостоилась личного рукопожатия Катерины Михайловны, но после этого надолго попала в нервную клинику.

Рассказывать эту историю всегда доставляло ей явное удовольствие, более того, студенты давно заметили, что к концу занятий она заметно преображается — становится как-то свежее, на ее обычно бледных щеках появляется румянец, занятие она всегда заканчивала в прекрасном настроении. А большинство группы чувствовало себя так, как будто пробежало кросс в несколько километров. Поэтому даже те, кто вначале восхищался молодой преподавательницей, постепенно умеряли свои восторги.

Многие преподаватели тоже замечали странности в поведении коллеги, но предпочитали не связываться. Во-первых, она была прекрасным специалистом, а в старофранцузском ей просто не было равных; кто мог вот так запросто читать наизусть целые главы из «Песни о Роланде» да еще в оригинальной версии? Ну, и, по правде говоря, ее острого язычка побаивались не только студенты.

Была у Катерины Михайловны еще одна маленькая странность: она никогда не расставалась с маленьким томиком в потертом кожаном переплете. Книжка все время лежала у нее под рукой, даже выходя на минуту, преподавательница обязательно брала ее с собой, а, сделав кому-нибудь очередное ехидное замечание, непременно дотрагивалась до таинственной книги или гладила ее как живое существо. Всем очень хотелось узнать, что это за книга, и вот однажды случай представился.

В тот день, а точнее, вечер жертва попалась какая-то неправильная. Катерина Михайловна даже не успела сказать ей ничего особенного: всего-навсего, заставила три раза подряд начать читать сначала стихотворение Поля Верлена «Роман без слов», а когда студентка каждый раз сбивалась в одном и том же месте, с неподражаемой интонацией добавляла свою коронную фразу: «что характерно».

А эта кисейная барышня вместо того, чтобы, собрав все силы, читать дальше, глотая слезы и делая все новые ошибки, вдруг отшвырнула тетрадку и выскочила из аудитории с криком, что с нее достаточно и что она прямо сейчас утопится в Неве. Сообразив, что это выходит за рамки обычного и что дело может кончиться для нее неприятностями, Катерина Михайловна выскочила вслед за студенткой. Книга осталась лежать на столе.