Марго Па - Проникновение

Недели через три, когда разрешили разгуливать по коридору и ходить в туалет одной, а не под ручку с Ариадной, заглянула к Андрею Николаевичу в кабинет. От натюрморта на его столе зазнобило: ветка белых лилий в графине, семь бутонов — три распустившихся, четыре увядших, половинки граната на блюдце. Переминалась с ноги на ногу на пороге и зябла от накатившего ужаса. Доктор ложечкой ел налитые бордовым сиянием зёрна. Поднял глаза и вздрогнул от неожиданности.

— Кира, с вами всё в порядке? Смотрите как на привидение.

— Эти цветы… лилии… цветы забвения…

— Подарок пациента, он в понедельник выписался.

— Как его звали? Нет, лучше не говорите, иначе всё рухнет.

— Не понимаю.

— В имени заключена судьба.

— Кира, присядьте, пожалуйста. И давайте начистоту. Вы плохо идёте на поправку. Ариадна Петровна сказала, недавно опять упали в обморок, температура скачет, то в жар бросает, то в холод. Я не смогу вас выписать до тех пор, пока не окрепните. Вы сами себе мешаете выздоравливать. Что вас мучает?

— Мир моих снов. Он был настоящим! Но там словно отсутствовало время, никак не могу вспомнить, какие события происходили до, а какие после, — история распадается на эпизоды из разных кинофильмов, которые показывают на экране одновременно. Во снах встретила близких людей, и они любили меня. Не могу смириться с тем, что их нет, что они плод моего подсознания, что все они умерли.

— Успокойтесь, не надо плакать. Эти люди будут жить внутри вас, в сердце и памяти. Они — это вы сами.

— Во сне была каждым из них поочерёдно, видела их глазами, дышала их лёгкими, знала все их секреты. Но почему? И откуда вы это знаете?

— Старая истина. Любой человек, живое существо и даже неживые предметы и события — всё, что нам снится, является нашей проекцией. Сон отражает нас, как зеркало.

— А в зеркальной комнате со множеством углов я делюсь на бесконечное число отражений? Расслаиваюсь и становлюсь сразу всеми?

— Да у вас синдром Демиурга! — расхохотался доктор. — Нет, вы не Бог, вам не создать вечно расширяющуюся Вселенную. Ваш мир конечен, и он не рождается в вакууме только фантазией. Вы, судя по всему, очень начитанный, образованный человек. Книги, фильмы, картины, учителя-наставники, встречные и знакомые наполняют вас, как сосуд. Кажется, сны — созданная вами реальность, но черпаете из того, чем успели наполниться. Ваш мир — воспроизведение существующих миров с незначительными отклонениями. Поэтому почти невозможно отделить свои воспоминания от «чужих» — приобретённых. Трудно разобрать коллаж на фотографии. Но сон вдохновляется жизнью. А вдруг вы проснулись, потому что вычерпали жизненный опыт до донышка, и снам больше не из чего стало рождаться? Думайте о жизни, а не о снах, научитесь любить её, ценить то, что дано.

— Я ей не верю. Во сне понимала, где я, с кем и что будет дальше. А здесь… всё так ненадёжно. Люди в окровавленных повязках ходят по коридору. За что страдают? И почему именно они? По какой-то глупой случайности попадают в аварии, потом в больницы. Умирают нелепо. Знаете, доктор, жизнь мне тоже видится сном, и нужно проснуться.

— Тогда дам вам совет: попробуйте записывать сны. Записи помогут лучше понять себя.

«Letharga, — набираю на клавиатуре, — в переводе с древнегреческого состоит из слов lethe — „забвение“ и arg a — „бездействие“. Цветы жизни нужно срывать без страха. Меня же они заворожили и обездвижили, стояла и смотрела, пока не превратились в цветы забвения. Позабыла тропинку, что привела меня в сад, и не смогла вернуться домой».

Утром навещал папа. Принёс ноутбук и гранатовый сок. Буду пить кровь богов из гранёного стакана и возрождаться. Привыкать просыпаться внезапно, будто кто-то выдёргивает за ниточку, не пускает в сон внутри сна. Ночью папа мне снился. Принёс письменный стол из красного дерева с бесчисленным количеством ящичков. Я начала их все открывать. Из нутра стола на пол хлынула кровь. Тёмная, венозная. «Зажимы! — кричал доктор, — дайте поставлю зажимы!». «Боже, сколько крови, мы все захлебнёмся!». Кровавое море в палате. Кто-то из нас распахнул дверь, и море пролилось в коридор, а в палате стало тепло и сухо. Провела рукой по ребру одного из ящичков, на пальцах кровь заалела — чистая, артериальная. Разгадывала сон и вспомнила ещё до болезни прочитанный «Ящик для письменных принадлежностей» Павича. В романе есть такая строка: «Сны не стареют. Они вечны. Они единственная вечная часть человечества». Кровь — живая вода. Писатель умер, а строки продолжают жить. Может, будут жить вечно, а может, состарятся и умрут в голове последнего читателя.

Древние греки верили, что сны к ним приходят, как мысли, спускаются пророками с небес на золочёных колесницах, а египтяне во сне летали в межзвёздный мир. Их сны существовали независимо от воли людей. Их миф бессмертен. А мои современники верят психологам, выкачивающим тёмные воды из колодцев подсознания. У них ко всем тайнам найдётся ключ. Снится, что бродишь по щиколотку в холодной воде? Ерунда! Одеяло сползло, и ноги замёрзли. Реальность проникает в сон, а не наоборот. Они говорят: «Всё есть воспроизведение. Игры разума. Невозможно отделить воспоминания от фантазий о них, реальность от снов, истину от правдивого вымысла. Твой мозг ограничен тем, что читаешь, воспринимаешь, видишь вокруг. Твой мир — переплетение чужих мыслей, а сны питаются ими».

Зачем мне посторонний мир? Снились те, на кого мечтала быть похожей. Любить, как Маугли, и приручать песок. Как Аморген воскрешать время: слово поэта — магический символ. Ульвиг ставил на карту и душу, и жизнь, а я и в игорный зал не прошла «face control». Доктор сказал, вы все — это я. Нашу великолепную четвёрку придумала я. Или? «Мы созданы из вещества того же, что наши сны» [114] «Буря». Шекспир. . Вы меня сделали тем, кто я есть, собрали из себя, как мозаику?

Во снах был образ-ответ: круг из факелов, в центр круга по очереди выходили разные личности. Тот, кто в свете, отражался в тех, кто в тени, и управлял ими. Camera degli specchi Леонардо да Винчи. Знаменитая зеркальная комната: зайди внутрь и увидишь себя в бесчисленных отражениях. Наша жизнь — эта комната. Люди неспособны друг друга понять, множат отражения, проецируют свои мысли и чувства на окружающих, объясняют и оправдывают их поступки. Тотальное одиночество: всякий живёт внутри комнаты, носит её с собой повсюду и сколько бы ни старался поймать, запечатлеть, отразить жизнь объективно, как она есть, получает лишь собственное отражение в мире, как в зеркале. Ровно то, что способен понять и принять. Семь миллиардов жителей планеты Земля создают семь миллиардов миров.

Гераклит приписывал одиночество спящим: бодрствующие живут вместе, а во сне каждый уходит в свой мир, существующий для него одного. Но в моих снах люди встречались, взламывали одиночество. Мы ехали, летели, плыли, тонули, блуждали по лабиринтам мёртвого города, раскачивались на хлипком мосту-перекладине над морем, и мне не было страшно. Чувствовала себя в безопасности, как дома на кухне. Жизнь же была зубаста, скалилась, преследовала меня по пятам, а на проверку оказалась фальшивкой. Ткни пальцем в стену и вместо видимого мрамора ощутишь пластик, хуже того — штукатурка сыпется, обнажая ржавую пасть арматуры. Человек боится поверить, что мрамор — это пластик, что жизнь бессмысленна, а в тёмной комнате он один: нет ни монстров, ни ангелов-хранителей. Человек боится смотреть в темноту, боится смерти, боится не успеть исправить все гадости, что натворил в жизни, попросить прощения и сказать «люблю». Боится пустоты и зла. И не знает, что зло в нём самом давно проело дыру. Лучше не знать, жить внутри мифа, как в camera degli specchi.