Женя Павловская - Обще-житие (сборник)

— Тебя обманули! — закричала исследовательница вернувшейся домой с базара бабушке Злате. — Все неправда, молоко с мясом — можно! Ничего не будет, я теперь точно знаю! Да, это можно, можно! Не страшно! Попробуй сама!

Современные физиологи с диетологами, очевидно тоже основательно запуганные бабушками, повторили этот опыт. Но техника научного исследования стала изощренней, и они установили, что мясное, съеденное заодно с молочным, хоть, да, вкусно, но, нет, неполезно. Молочное, мол, требует для внутреннего переваривания щелочную среду, а мясное — наоборот, кислую. «Не стыкуются, блин, едрены воши», как повторял скептический слесарь Толик, чиня батареи.

Наиболее впечатлительная часть цивилизованного человечества, сбитая с толку то и дело меняющей обличье практикой и непостижным уму характером познания, теперь мается на раздельной диете.

Моя мама, чтобы не усложнять задачу, мясное есть вовсе перестала, но это случилось уже через много лет. «Отставленная реакция», как говорят медики.

Я лично к роли практики в процессе познания отношусь с уважением. Помнится, на четвертом курсе на экзамене по философии мне попался именно такой вопрос. Познания этого вопроса у меня не было вообще в силу глубокого незнакомства с марксистско-ленинскими источниками. Ибо отсутствовала практика посещения семинаров. Стипендия и, следовательно, многое висело на волоске. И я в панике на скорую руку смастрячила что-то свое, по-моему вполне миленькое. Но профессор (пил он, царство ему небесное, от тихой ненависти к советской власти — это я уже после узнала), ухмыльнувшись, очень тихо сказал: «То, что вы, девочка, сейчас сочинили, давно известно и осуждено как крайне реакционная идеалистическая теория. За смелость ставлю четыре… девочка».

Видимо, не шибко умственная эта теория была, если я за полчаса ее из ничего сляпала. Однако горжусь, так как других достижений в области философии не имею. Беспечно ем мясное с молочным. Часто, подобно жене Лота, оглядываюсь. Не зря столб был соляной — окаменевшие слезы. А Содом-то отстроили — рестораны, клубы, казино, газета «Вечерний Содом», везде асфальт, пункты обмена валюты… Хорошенькие соляные столбики в киосках продают. Туристы толпой едут.

Профессор философии, умница, астеник, грустный пьяница, нежный циник, всего годик не дожил до похорон советской власти. Я была в него немного влюблена.

Нет, не полюбила я Вену. Так искренне, так страстно не полюбила, что мечтаю вновь посетить этот город музеев, вальсов, оперы, знаменитых пирожных и международных конференций для реабилитации его репутации. Извиниться, в общем, перед ним. Пусть на меня не обижается.

С Советским Союзом мы разводились долго. Восемь лет родина не давала нам развода — нет, не любила, но, видимо, ценила. От Москвы до самых до окраин не мыслила своего существования без нашей непримечательной семьи. Но в процессе перестройки (то бишь капитального ремонта) всегда недосмотр и пропажа случаются. Вот и упустили, отпустили, выпустили нас наконец в общей панике.

Значительные события жизни почему-то имеют юмористическую привычку случаться в наименее подходящий момент. В марте того года я после длительной моральной подготовки приступила к чистке кухонной плиты. И тут позвонила сотрудница ОВИРа, моя тезка, как мне кажется, тайно сочувствовавшая мне. Может быть оттого, что я никогда не орала на нее и даже отчасти жалела, понимая, что каждая из нас тянет свою, редко выбранную по собственному желанию, лямку. Она однажды даже горько жаловалась мне на просчеты в воспитании местного населения, которое, кинувшись озверелой толпой в электричку, повалило ее с ног и промчалось стадом по ее нежной майорской спине. Сломали два ребра. Ну народ!

— Вашей семье дано разрешение выехать на постоянное место жительства в государство Израиль.

— Враждебное! — с трудом сдержалась я, чтобы не подправить. Стилистика штампа — дело святое. Уважаю.

— Как вас оформлять? Через Чоп поездом или самолетом через Шереметьево?

Ошарашенная, я соображала слабо, посему тупо молчала, прикидывая, стоит ли уже теперь дочищать плиту.

— Конечно, через Чоп больше вещей провезти можно, — сдержанно намекнула мне тезка в погонах. — Да какие у вас особенные вещи? А мама ваша, между прочим, немолодая уже.

— Через Шереметьево, конечно, да, спасибо, — продемонстрировала я некую понятливость.

Три дня всей семьей жили на креслах в Шереметьево, поддерживая организм брезентовыми пирожками с джемом, лихорадочно перепаковывая чемоданы по советам знатоков. Эти практичные люди откуда-то доподлинно знали, что мужские рубашки надо класть под низ, а ложки с вилками запихивать в носки. Иные авторитеты утверждали, что сверху непременно должно быть дамское белье — видимо, в расчете на эстетическую ранимость таможенников, которые в ужасе отшатнутся при виде несгибаемых бюстгальтеров «Made in Russia» и резиновых бандажей для поддержания чулок. Завязывались и распадались знакомства. Тело приняло форму кресла, в котором я спала. Рядом по-цыгански, на расстеленном по грязному полу одеяле, проживала компания колхозного вида мужиков и баб.

— Эй, Марта! Сходила бы за молоком-то для малого!

— Пусть Вальтер сгоняет, небось не переломится, бугай!

Пробирались из степей Казахстана в родимый Дойчланд, бедолаги…

В день отлета выяснилось, что необходима еще какая-то двадцать пятая — ну сколько можно? — бумага с печатью из австрийского посольства. Без нее никак. Торопливо матерясь, помчалась, добыла с воем, с боем. В Москве март, мелкий дождь, глубокие лужи. На обочине машу руками, ловлю такси — злая, в светлом пальто и в шляпе с полями (принарядилась, чтобы перед заграницей-то не осрамиться). Пролетела черная «Волга», специально по луже, обдала жидкой землей отечества с ног до головы. «Вот и попрощались», — шепнула я и резко развеселилась. Что ни говори, это был и символичный, и вполне театральный финал. Влажный поцелуй под занавес.

Весь полет до Вены, не отвлекаясь, думала о том, что самолет «Аэрофлота» — часть советской территории с любыми вытекающими последствиями. Хороших вытекающих последствий я не ждала. В интереснейшее двадцатилетие (примерно от 70-го до 90-го года) скороспелкой возник фольклор «отказников». Например, известен канонический текст о двух сестрах и бриллиантах в каблуке. Значит, так: одна сестра уезжала в Израиль и спрятала бриллианты в каблук босоножки. Потом, уже в аэропорту, чего-то вдруг забоялась и, от греха подальше, поменялась босоножками с остающейся сестрой. Через десять минут, у самого пропускного пункта, бдительный таможенник, информированный о коварных хитростях отщепенцев, скомандовал: «А ну-ка, гражданка Минкина, быстро, поменяйтесь со своей родственницей обувью! Теперь проходите!»…