Женя Павловская - Обще-житие (сборник)

В середине шестидесятых, когда слово «эмиграция» имело единственное прилагательное «белая», мой приятель, искусствовед, сделал мне в день рождения царский подарок: пудовый альбом «Галерея Уффици» — такой альбом поди попробуй достань! Гости чуток позавидовали и много смеялись над явно издевательской дарственной надписью: «С пожеланием посетить этот музей». В ходе отъезда из страны наше имущество по инерции оставалось «невыездным», обреченно приняв на себя сброшенный нами крепостной статус. Альбомы, как и все любимые книги, как и все родные вещи, как улицу Малую Ямскую, подвальную хлебную лавочку с двумя входами, отчего прохожие вечно путали ее с общественным туалетом, цветущую под балконом вишню, Волгу, березовую рощу, мы раздарили, оставили, бросили. Млея и обмирая в залах Уффици, я вспомнила надпись на том альбоме и поверила в нечаянные пророчества. Посетила все же! Спасибо, нагадал! В Бостоне, опять-таки на день рождения, мне был подарен точно такой же альбом. И не распалась связь времен.

Быстро закончились римские каникулы. О, как не хотелось уезжать! В аэропорту Леонардо да Винчи я неожиданно ощутила горечь расставания с родиной. Как цеплялась за этот бархатно-зеленый сапожок Европы! Как припадала с плачем!.. Глупо, конечно. Какая там родина? Нет родины, запомни, дурочка, нет! Что ты, как детдомовская сирота, каждой незлой тете: «Мама! Мама!»

Пристегните ремни! Наш самолет совершает посадку в городе Бостоне, крупном морском порте, городе славных революционных традиций и первого в стране университета! Разнообразие архитектурных стилей, обилие садов, парков, музеев, живописные мосты через реку привлекают сюда множество туристов… Гости города найдут здесь…

Американский Ленинград, похоже! Нас, оглушенных перелетом, везли через змеистые тоннели, сквозь электрические пунктиры ночных мостов, вдоль большой реки, угадываемой в темноте по дыханию. Ночуем у приятеля — то есть не спим, а всю ночь неперебой рассказываем, пьем, зеваем, рассказываем, едим, удивляемся, спрашиваем, не понимаем, не понимаем.

Наутро — фиолетовое кружево теней на солнечном асфальте, вылизанные одноэтажные дома, газоны. Склонились от тяжести влажные головы пионов, бесчинствует сирень. Пахнет травой и дымом. На улице пусто, лишь старик в смешной шапочке семенит в ногу с таксой. Дорогу неторопливо переходят две жирные белки… Да-а-а, попались мы! Это же пригородная слобода! Окраина! Сказали вроде «Бруклайн» какой-то. А ведь нам не туда, нет! Нам в город Бостон!

— А когда мы прибудем в Бостон?

— Ну-у-у, в общем это считается как бы Бостон.

— Как бы? Понятно. А где сам Бостон?

— Два квартала пройти и через дорогу.

— Нет, я имею в виду центр города!

— Центр какого города?

— Господи, да Бостона же! Бостона!

— Даунтаун?

— Ну неважно, пусть… этот… даун, как его! Где большие дома, магазины… разные люди ходят…

— Там только офисы, никто не живет! Магазины тоже.

— Почему не живет?

— В других местах живут.

— Но почему здесь на улицах пусто — совсем людей нет!

— А зачем они тебе?..

Ее звали, как испанку благородную — красиво и длинно. Шевроле Малибу Классик. Широкозадая, старая, синяя, с выпученными фарами и ободранным боком. С первой машиной, как с первой любовью, везет редко. А если кажется, что повезло, — значит, чего-то вовремя недоглядели, потом горько покаетесь. Только поздно будет уже. Первая машина, как первая любовь — восторги и слезы. Слез больше.

Бизнесмены удачи, брюнет с приятным украинским акцентом и пуэрториканец, уже давно потеряли надежду сбыть эту синюю красотку хотя бы за пару сотен. Но доброе Провидение послало им меня, отлично созревшую для покупки. Явилась, если не на блюдечке с голубой каемочкой, то, во всяком случае, с зелененьким «кэшем» в сумочке, что, и дураку известно, в сто раз лучше. Меня сопровождал в качестве эксперта друг Боря, имевший в активе восемь месяцев водительского стажа, три небольшие аварии (предмет его особой гордости), академические залысины и две ученые степени по философии, не дававшие ему жить нормальной жизнью. Наш вид был красноречив — оба дилера мгновенно прекратили выдирать трубку из нутра какой-то ржавой развалины и сделали стойку, как на крупную дичь. Мои первые слова прозвучали для них небесной музыкой, флейтой, виолой и арфой.

— Здравствуйте. Я недавно приехала, не умею водить и ничего не понимаю в машинах, поэтому я бы хотела…

— Мадам! — восхищенно выдохнул одессит и пошел мыть руки, как хирург перед операцией.

Его коллега с лицом оперного демона, в богатых оранжевых трусах с лилиями уставился жгучим испанским глазом на сумочку. Но мой компатриот, вернувшийся с чистыми руками и горячим сердцем, произнес одно краткое слово по-испански — и лилии на трусах плавно заколыхались, удаляясь в темь гаража.

— В общем, я бы хотела…

— Мадам, к чему слова? Только для вас! Я вам от чистого сердца предложу машину, которую мечтал купить сам. Клянусь родственниками… Но вы меня опередили на полчаса. Что ж… Ваша удача. Вам просто невероятно повезло…

— Ну, зачем же такие жертвы? Мне, право, неудобно даже… Может быть, тогда уж другую…

— Нет, нет и нет! И слушать не хочу! Уж такой я человек! Для кого-то на первом месте деньги, для меня — исключительно справедливость! И честность! Исключительно! Пусть даже мне хуже от этого станет. Такой вот характер! Супруга, конечно, будет ругать меня. Пусть! И цена, слушай, пустяк! Полторы тысячи для такой машины… Даром, просто даром!!! Клянусь, жена убьет меня, как только узнает. Вы ей ни слова не говорите, на коленях умоляю! Взгляните — красавица! Кукла, кукла! Ай, какая красавица! К чему слова? Шевроле!

Звучало вполне убедительно. Полторы тысячи — это была как раз та сумма, которая шевелилась в сумочке, стучала в мое сердце и требовала немедленных действий. Однако «кукла» выглядела несколько потрепанной. Боря со второй попытки сделал лицо, которое, по его мнению, приличествовало мужчине бывалому и решительному (уморительная гримаса, надо отметить), и молча кивнул на вдавленную дверцу и подбитые фары. Профессионально перехватив его взгляд, лукавый сын Причерноморья шикарным жестом распахнул капот:

— Давай поговорим за карбюратор!

Говорить за карбюратор Боря не мог, ибо весьма смутно представлял себе назначение и внешний вид этого предмета. Максимум, что он знал о карбюраторе — что это не есть стартер и расположен он в части машины, противоположной багажнику. Где находится багажник, Боря знал хорошо, но, будучи человеком воспитанным, этим отнюдь не хвастался. Вежливо вытянув шею, он заглянул в непостижимое переплетение черных, в мерзкой липкой мази железок, деликатно понюхал нахально сунутый под нос длинный, гадко пахнущий железный шампур, многозначительно покачал головой: