Сергей Ведерников - Пятицарствие Авесты

Вскоре прибыл лекарь. К нему Марк уже обращался неоднократно, будучи знаком с ним достаточно давно, всецело доверяя ему, проверенному в деле и надёжному врачу и товарищу. Тот, осмотрев больную, приготовил какие-то снадобья, перебинтовал рану, проинструктировав вместе с тем Петра и служанок, ухаживающих за ней, приготовил какой-то напиток, тотчас же предложенный им пациентке, и удалился в сопровождении своего раба, пообещав навестить больную.

Хозяин дома, растревоженный случившимся, сказал Петру, что эту ночь сам подежурит около больной, на что тот не выразил ни капли удивления, а Марк, в свою очередь, был благодарен ему за такую тактичность, понимая, что все мотивы, какими он руководствовался в принятии этого решения, ясны Петру, как никому другому, и основания их принятия не нужно проверять.

Ночь прошла тревожно: больная была без сознания, бредила незнакомыми Марку образами; обрывки фраз, иногда им воспринимаемые, ничего ему не говорили, но и знакомых имён в этом бреду он не слышал. Утром его сменил Пётр, приведший дежурить служанку, ранее ухаживающую за пленницей. Третья ночь дежурства прошла, как и две предыдущие: больная бредила, не приходя в сознание, а Марк, уставший от недосыпания, вздремнул, облокотившись на подлокотник сиденья, но вдруг очнулся, словно разбуженный кем-то, как от толчка: она смотрела на него внимательно и удивлённо.

— Господи! — выдохнул он. — Ну наконец-то!

Торопливо выйдя из комнаты и разбудив Петра, он поднял слуг, с тем чтобы те приготовили еду больной, особо обратив внимание на то, чтобы разогрели бульон из фазана, что варили каждый день, пока та была без сознания. Возвращаясь обратно, он насмешливо спросил себя: «Что же ты суетишься-то так, милый? Смотри, как бы разочарование не было большим, чем надежда», — и вдруг понял, что его отношение к ней вызвано не только сочувствием. Женщина лежала в том же положении, в каком была до ухода Марка из комнаты, и в тусклом свете масляных ламп выглядела совершенно слабой и беспомощной.

Хозяин разжёг ещё несколько светильников и, спросив, не хочет ли она пить, передал ей питьё, которое она и выпила полностью; но даже эта непродолжительная процедура вынудила её некоторое время восстанавливать дыхание.

— Извините, — сказал Марк, — я должен проверить ваше состояние.

Протягивая руку к её виску, он с прежним удивлением отметил трепет, охвативший его при этом, и вдруг рассердился на себя: «Ты, старый дурак! Ведь она хотела убить тебя! На что ты надеешься?!» Окрик подействовал на него, рука легла спокойно на голову пациентки, температура которой на ощупь не вызывала сомнений. «Ну и слава богу», — подумал Марк, а на вопросительный взгляд женщины ответил:

— Я рад, что вам легче, и простите меня за эти ваши страдания.

Женщина молчала, закрыв глаза, а в это время вошёл Пётр с питьём, а следом служанки, неся еду, и Марку пришлось отойти от её постели, уступив место женщинам, без надежды на дальнейшее общение с ней.

Поев, она заснула, так сказали Марку; а тот, задержавшись и так сверх меры, несмотря на то что использовал это время для участия в штурме замков с укрывшимися там солдатами Агриппы и римлянами, с рассветом отправился в Галилею, условившись заранее с товарищами о своей работе в Декаполисе, в его городах. К полудню следующего дня, добравшись до Иордана, искупался в нём, а затем, переправившись, поднялся на плоскогорье, где располагалась Пелла. Этот город наряду со Скифополем был Марку родиной, где жили его старые добрые друзья, его близкие и дальние родственники, коих у него много было по всей Галилее и даже в Тире и Сидоне. Он считал себя греком по национальности, хотя с уверенностью не мог сказать, какой крови в нём больше — греческой или скифской, поскольку первые предки его поселились в Беф-Сане, то есть в Скифополе, после похода Навохудоносора, уведшего иудеев в «вавилонский плен», когда часть участвовавших в нём скифов, искавших «землю, где течёт молоко и мёд», остались в Беф-Сане с одним из своих вождей-бояр, находившимся при смерти, потому не сумевших продолжить поход. Несколько позднее, когда скифы покинули Сирию после предательского убийства их вождей на пиру у индийского царя, к поселившимся в Беф-Сане присоединилось ещё какое-то количество семей сородичей, живших потом вместе с остальными довольно изолированно. Ассимиляция заявила о себе к концу походов Александра Македонского и когда в этих местах поселились его ветераны, основавшие город с таким же названием, какой был ранее на их родине, в Македонии. С этих пор больше десяти поколений роднятся скифы и греки, предки Марка, да и сам он наполовину скиф, наполовину грек, женился на скифке, возможно правнучке тех, кто ходил в солнечный Египет.

Редко ласковая, чаще сдержанная Антония привычно встретила своего избегавшегося мужа, обнимавшего её, поседевшую и пополневшую, шутливо отвечающего на её упрёки и успокаивающе — на её расспросы о детях. Марк с лёгкой грустью подумал, что, когда-то чувственная и неутомимая в любовных ласках, его жена после сорока лет вдруг стала абсолютно равнодушной к ним, словно разом отдав свою любовь и нежность детям и внукам, не отвергая, впрочем, притязаний мужа, но и не ревнуя того сверх меры; однако и эта боль, вызванная переменой в их интимных отношениях, долго переносимая им, в конце концов утихла, превратившись в тихое сожаление об утерянной радости.

Передав коня вольноотпущеннику, они направились в дом, как вдруг оттуда вихрем вырвался Андрей, сын Александра, подросток, живший последнее время у бабушки. Марк вначале даже рассердился на такое бесцеремонное нападение, но детская непосредственность растрогала его; обнимая повисшего на нём ребёнка, он ласково журил подросшего за последнее время внука, лёгкая туника которого была явно мала ему. У деда защемило сердце при внимательном взгляде на него: это был он сам в свои детские годы, а при взгляде на Антонию понял, что она знала это давно. Юноша был красив той редкой красотой, когда греческая рельефность и отточенность очертаний сглаживается мягкостью, даже нежностью, присущей скифскому типу лица; а поскольку Александр был женат на гречанке, Марк мог ожидать сходства, но не такого уж разительного и неожиданного.

Антония помогла мужу помыться и отправилась готовить ужин, Марк же устало расположился в прохладной комнате и был почти счастлив, стараясь не думать о сикариях, о предателях, о римлянах, о войне и о любви. «Вот что нужно человеку для счастливой старости, — думал он, — верная жена, здоровые дети и внуки. Очевидно, тот идиот, кто думает, что для этого нужно ещё что-то».

— Деда, возьми меня в Иерусалим, — с порога выпалил торопливо вошедший внук. — Я тоже буду воевать! Возьми, деда!