Сергей Ведерников - Пятицарствие Авесты

Неделя прошла напряжённо. Работали допоздна и без выходных. Угнетали морозы и полярная ночь. Световой день начинался в одиннадцать часов и заканчивался в три часа, поэтому рабочая площадка освещалась прожекторами, для чего специально была привезена передвижная электростанция.

Наконец колонна была готова к работе. Все шесть трубоукладчиков, отремонтированные и проверенные, стояли под плетью трубопровода, вынутой из траншеи, держа её на троллеях — специальных тележках, перемещающихся по трубе.

На промбазу вагон-городка привезли старую изоляционную машину, неизвестно где найденную, и её надо было ремонтировать, чем намеревался заняться Виктор, но главный инженер попросил его несколько дней поработать в колонне, чтобы снять стрессовую ситуацию в бригаде. Всегда старавшийся довести задуманное до конца как можно быстрее, Виктор всё же вынужден был согласиться на его просьбу. К этому времени вернулись сопровождавшие гроб с телом Павла Николай и Барон, и Виктор, когда было свободное время, пропадал у них в гостях. В собственном же его вагончике кроме него жили ещё два человека, работавшие дизелистами на электростанции вагон-городка, оба верующие; во всяком случае, он знал, что один из них баптист, все его так звали. Работали они посменно, так что обоих вместе их редко можно было видеть дома. Отношения его со своими соседями были ограничены рамками сугубо бытовых проблем, обусловленных необходимостью совместного проживания в вагончике. Ещё по приезде, понимая, что его выбор в отношении будущих соседей ограничен, потому что постоянно живущие на трассе рабочие, может быть, годами раньше определились, с кем будут проживать в вагончике, он согласился на первое предложенное ему место.

Вечером первого дня возобновившихся изоляционных работ, кое-как поужинав, он прилёг на кровать, расслабившись, и что-то читал. Напряжённо начавшийся день постепенно выправился, и к вечеру в бригаде уже была обычная рабочая обстановка, хотя по возвращении домой явно проявилось приподнятое, весёлое настроение рабочих, стряхнувших с себя стрессовое состояние последних дней. Благополучно пройдя низину и уложив участок трубопровода не менее того, что делалось до сих пор, бригада решила пораньше закончить работу. Держа книгу в руках, Виктор мало вникал в прочитанное, думая о том, что ему не нравилась новая технология работ, от которой страдали и их качество, и производительность, и прикидывал, что нужно будет сделать в дальнейшем. Его сосед, баптист, был занят своими делами, готовя ужин, а потом и ужиная, когда в вагончик вошёл Барон, приветливо, но с некоторой смешинкой поздоровавшийся с ним:

— Здравствуйте, Иван Петрович! Здравствуй, дорогой ты наш сектант! Приятного аппетита! Можно мне войти?

— Здравствуй, здравствуй, Александр Дмитриевич! Да ведь уже вошёл; ну а раз вошёл, будь гостем, проходи.

— Спасибо, спасибо, Иван Петрович, — улыбался пришедший. — Как дела на вашем праведном фронте?

— Да нашими молитвами, Александр Дмитриевич.

— Вы же, Иван Петрович, собирались бросить трассу?

— А я и сейчас собираюсь. Вот только поработаю до весны.

— Ну, значит, мы с вами одинаково настроены: я ведь тоже весной хочу вернуться домой.

— Что так, Александр Дмитриевич?

— Да вот, надоело без семьи, без жены, без сына. Ну а вы-то почему? — он присел на стул рядом с поднявшимся с постели Виктором.

— Вы знаете, Александр Дмитриевич, я же вынужден был из-за этих коммуняк сюда приехать.

— Что ж вы так к ним неласково, Иван Петрович, — усмехался гость, подмигивая Виктору, начинавшему понимать его нарочито шутливый тон.

— Запарили они всех своей белибердой об историческом материализме, жить нормально не дают.

— Так вам не нравится «Интернационал», товарищ баптист?

— С души воротит. Как только вспомню слова: «…кто был ничем, тот станет всем»!

— Как вас понять, скажите, пожалуйста?

— Ничто — это и есть ничто, и чем-то ещё быть не может.

Ноль — он и есть ноль.

— Ну как же, Иван Петрович?! Нехорошо!.. Вы ведь сейчас тоже не в элитном классе состоите?

— Да я чертежником работал на большом Коломенском заводе. Подзаработать здесь надеялся.

— И что же?

— Сейчас этим много не заработаешь.

— Бизнесом решили заняться?

— Возможно…

— Но давайте вернемся к «Интернационалу», Иван Петрович. Как же вы, верующий человек, можете говорить про другого человека, что тот ноль? Вы ведь наверняка знаете, что говорил по этому поводу Иисус?

— А что он говорил? Что вы имеете в виду?

— А говорил он вот что: «Кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится».

— Совершенно верно, — поддержал Александра Виктор. — И ещё он говорил: «Многие же будут последние первыми и первые последними». Как в «Интернационале»: «Кто был ничем — тот станет всем».

— Да, но не в этом мире, — отвечал баптист.

— Стало быть, Иван Петрович, в этой жизни не стоит следовать его заповедям, поскольку после смерти всё будет по-другому?

— Не приписывайте мне того, чего я не говорил.

— Как же вы не говорили, когда только что поделили людей на достойных и недостойных? Ну да ладно. Я понимаю, Иван Петрович, что вы это впопыхах сказали, так сказать, не подумав.

А помните, вы говорили мне о двух пророках, которые будут возвещать второе пришествие?

— Как же, помню. И все будут видеть их, и все будут слышать.

— А вы не считаете, Иван Петрович, что они уже приходили — эти пророки?

— И кто же они, Александр Дмитриевич?

— А Карл Маркс и Фридрих Энгельс, Иван Петрович.

— Вы шутите, Александр Дмитриевич!

— Нисколько. Об этих пророках, о Хошедар и Хошедарма, говорил ещё Заратустра. О них и о Сосиоше. Пророки будут утешать человечество, предвещать земной рай и приход мессии — в данном случае, Сосиоша.

— И кто ж тогда Сосиош, Александр Дмитриевич?

— А Ленин, Иван Петрович.

— Вы смешите меня, Александр Дмитриевич.

— Рад был вас развеселить, Иван Петрович. Но я чего пришёл-то? Сегодня девять дней ребятам погибшим, пойдём, Виктор, помянем их. Вы пойдёте, Иван Петрович?

— Нет, спасибо, вы же знаете — я не пью.

— Ну что ж, ладно. А мы пойдём.

В вагончике Кудеярова собралась вся бригада — все пятнадцать человек, работающих в ней; не было только прежнего бульдозериста, по чьей вине погибли машинисты.

Кто-то сидел за столом, кто-то стоял около, а кто-то сидел на кроватях в спальном отделении. Вспоминали прошлое, сожалея о происшедшей трагедии. Трижды помянули покойников, не чокаясь, а потом Виктор предложил выпить за общую память, посетовав, что мало знал двоих из них. Возвратившись к себе, он с грустью думал, как несправедливо обошлась с ними судьба, перечеркнув одним махом все их стремления, все надежды — всю жизнь, такую недолгую и такую желанную.