Петр Катериничев - Странник (Любовь и доблесть)

– Заговор?

– Африка – это всегда один большой заговор! Впрочем, Азия, ни Европа – не лучше.

– Кем ты у президента?

– Я же сказал: негром.

– А точнее?

– Готовлю его личную гвардию. Все гвардейцы здесь – нгоро, как и сам президент. А нгоро – ветвь могущественных некогда зулусов. Эти ребята захватили бы в прошлом веке всю Африку и создали бы империю похлеще Римской, кабы не европейцы. Солдаты, бродяги, авантюристы потянулись в Африку как пчелы на мед.

А куда с копьем против скорострельных ружей и пулеметов? Храбрых зулусов попросту перебили. Истребили. Уничтожили. Но энергетики порыва оставшимся хватило, чтобы создать Конго – самое мощное государство Черного континента. К чему я тебе это рассказываю... Нгоро – бесстрашны. А наш президент Хургада...

Он еще и англичанин на четверть, потому что бабушка у него ятуго. Уследил за мыслью?

– Да. Родовые связи со всеми, кто что-нибудь значит в этой стране.

– Именно. Но поскольку он не чистокровный нгоро, среди части местной элиты – брожение, шатание и разброд. Был бы, кстати, Джеймс чистокровным нгоро – решил бы проблему просто: перерезал неугодных, и всех делов.

– Можно и свою голову потерять.

– Можно. Но нгоро над такой мелочью не задумался бы. А Хургада – думает.

Интригует, просчитывает ходы, создает среди военных собственную «клиентуру» – в римском, имперском понимании этого слова. Но насколько я чувствую страну... Он проиграет. Здесь нельзя играться долго, нужно действовать. Решительно и быстро.

– Зубров замолчал, словно что-то взвешивая или прикидывая, припечатал ладонь к столу:

– Так и будет.

– Картина битвы мне ясна, – улыбнувшись, сказал Данилов.

– Ну а чтоб до полной кристальности... Как истинный монарх, президент Хургада не доверяет никому и ни в чем. Помимо нгорийской гвардии есть у него корпус ландскнехтов, легионеров. Ковчег: каждой твари по паре – немцы, французы из «диких гусей», русские, азиаты, американцы, кубинцы. Принцип отбора строг, но прост: тупость, исполнительность, храбрость.

– Швейцарцы при Людовике?

– Сброд. У швейцарцев была корпоративная честь: если помнишь, все пятьсот погибли, защищая короля, хотя служили за деньги... Честь была превыше. А у этих... Сброд. Или, как говаривали в петровские времена: сволочь. Сволокли из разных земель и весей бродяг беспутных, для каких и своя жизнь – копейка, а чужая – так вообще пшик. И самим им цена в базарный день – полушка медью.

– Как и нам?

– Не путай. Ты сюда за деньгами приехал?

– Нет.

– В том все и дело. Деться тебе некуда. От самого себя. Как и мне. А у легионеров – просто работа. Ничего личного.

– Хорошо подготовлены?

– Исключительно. Но это только отсрочит их гибель. Нгоро вырежут всех.

– Или – погибнут, как их отважные предки.

– Вряд ли. Оружием владеть я их обучил мастерски.

– Не на нашу ли голову?

– Кто скажет заранее? Добрые дела наказуемы.

– Готовить смертников – дело доброе?

– Воинов. Это – другое. Да и – кто скажет? – В голосе Зуброва промелькнуло нечто Данилову незнакомое, а может, знакомое когда-то, но забытое: или покорность этим громадным чужим просторам, или что-то иное – непознаваемое, давнее, древнее, чему люди так и не нашли названия.

Зубров тряхнул головой, сгоняя наваждение. Налил себе водки, выпил, поднял на Данилова взгляд:

– Теперь ты знаешь все. Или – почти все. Только не думай, я вовсе не хотел тебя подставить или, говоря замысловато, вовлечь в историю. Ты можешь отказаться, сесть в самолет и умчаться завтра же. Перед доктором Вернером я как-нибудь оправдаюсь. Для него, кстати, ты будешь просто охранником дочери.

– Ты ему ничего...

– О том, что мы друзья? Нет. Для него это – избыточная информация. Да и...

Непрост Вернер, ох непрост! На людях носит парик, лицо – что дубленый пергамент, зубы фарфоровые, но поверь моему чутью: клычками своими игрушечными он не одного зверя загрыз. Насмерть.

– Пугаете, дядько.

– Информирую. Да, он сам настаивал на русском... со странностями. Ты со странностями?

– Более чем.

– Ну тогда и с девчонкой его поладишь. Гонорар – десять штук ежемесячно, чистыми. Я тебе не сказал сразу... В Гондване никто не загадывает на месяц.

Или, как здесь говорят, «на луну». Слишком далеко. Не принято.

– Живут без будущего?

– Живут настоящим. А время если и меряют, то в веках.

– Достойно, – серьезно кивнул Данилов.

– Края здешние способствуют. Человек – только часть .саванны, моря, скал, пустынь, лесов... Библейское «...аки лев рыкающий...» имеет здесь не переносный смысл; бывал я в саванне один, ночью, под чужим небом, вокруг – другие запахи и другие звуки... И рев этот – словно глас будущей кары Господней, и он близко, и чувствуешь себя существом малым и бессильным, и если этот мир захочет, то лишь вздрогнет легко, и – нет тебя, будто и не было... Люди здесь – не хозяева мира, лишь часть его, малая часть, ничтожная. Может быть, в этом истина?

Из-за свежих волн океана

Красный бык приподнял рога

И бежали лани тумана

Под скалистые берега... [24] -

распевно продекламировал Данилов. Улыбнулся, сказал, имитируя недавнюю информацию друга:

– В чем истина – кто скажет?

– Ты быстро все схватываешь, – серьезно кивнул Зубров. – Край этот нужно не понимать – чувствовать. Иначе не выжить.

– Любой край нужно чувствовать.

– Да. Любой край. – Зубров задумался, взгляд сделался отсутствующим, нездешним. – «Легко бродить по краешку огня, и эта ночь сегодня для меня пусть ляжет...» – напел он негромко. – Ну что? С делами на сегодня все? С ответом и с решением не торопись. Мне не нужна поспешность и непродуманность. Мне нужна надежность. Сегодня ты просто гость. Ответ дашь завтра. Лады?

– Лады.

Зубров откинулся на стуле, прикрыл веки. У него был вид смертельно уставшего человека. Данилов взглянул на часы:

– Может, отдохнем?

– А как же! – Стоило Зуброву открыть глаза, как улыбка вернулась, лицо помолодело, появилась в нем какая-то лихость.

Он подошел к столику, взял с подноса два стакана, раздумчиво наполнил каждый до краев водкой:

– Отдыхать – так отдыхать. До дна, дружище. До дна.

Друзья выпили водку, каждый поднял правую руку, пощелкал пальцами, глаза у обоих смеялись.

– Ну как? Закуска не потребовалась? Легла ровно?

– Как снег.

– Э-э-эх! – Сашка крутнулся, сметая со стола утварь. Запрокинул голову, пропел неожиданно красивым, густым баритоном:

Эх, загу-загу-загулял, загулял Парнишка, парень молодой, молодой – В красной рубашоночке – Хорошенький такой!

Подхватил Данилова чуть не в охапку, повлек вниз по лестнице:

– Поехали!

– Далеко?

– Красоты здешние смотреть! И – девчонок любить!