Игорь Шенфельд - Исход

И покатились вперед еще десять лет счастливой жизни. Счастливой — не значит беззаботной. Забот и переживаний было как раз выше крыши. Особенно много огорчений было в те годы у Ульяны. Во-первых, из-за братьев. Старший, Вася, стал строителем, уехал на БАМ, спился там, завел и бросил две семьи, ни с одной из которых Бауэры знакомы не были; затем часто менял места жительства, писал в лучшем случае раз в год, а потом и вовсе перестал проявляться, и Ульяна его разыскивала, делая запросы в разные инстанции. Младший, Паша, поступил-таки после школы в летное училище, но через год неудачно подрался там, в результате чего зачинщик драки, другой курсант выпал из окна и разбился, погиб. Пашу, понятное дело, выгнали из училища и дали ему семь лет. В тюрьме он встрял в новую историю, и срок ему увеличили еще на пятерик. Сидел он далеко, в Сибири, и Ульяна регулярно собирала и отсылала ему посылки.

Со Спартаком формально все было благополучно, но именно по его поводу Ульяна пролила самые горькие слезы. Спартак с золотой медалью окончил школу и уехал в Москву, поступил на физмат Московского государственного университета, с красным дипломом закончил его, был взят в аспирантуру, защитился и сразу же был устроен на ответственную работу в системе СЭВ. Устроил его туда отец Алишер, который занимал там высокий пост уже несколько лет. С сыном он и раньше поддерживал переписку, а с некоторых пор эти двое сблизились особенно: очевидно, взаимное влечение крови было сильней неприятных воспоминаний прошлого. Из-за этого Ульяна в Москве у сына побывала лишь раз, попытку Спартака примирить ее с Алишером отвергла категорически, и вернулась домой в глубокой печали. Переписка с сыном с тех пор носила скорей вежливый, дипломатический характер, а сердечная, душевная составляющая, которая и раньше-то послания Спартака распирала не слишком, из писем его постепенно исчезла вовсе. Приветы сестре Людмиле он еще посылал иногда в суховатой форме, Аугуста же игнорировал полностью. Почему так случилось — непонятно: Аугуст всегда был заботлив к приемному сыну — правда, и видеться, и заниматься с ним доводилось ему нечасто: все время занимала работа. Наверное, в этом была причина. А может, и Алишер настроил — змей мстительный…

После окончания средней школы и отъезда в Москву Спартак приезжал домой всего один-единственный раз, и то… лучше бы не было того раза никогда, лучше бы не было никогда того повода…

В 1972 году матери исполнилось семьдесят восемь лет. Она начала слабеть, быстро уставала, у нее крючило ревматизмом пальцы рук, она страдала. Иногда она заговаривалась, произносила странные вещи. Так однажды, услышав как она стонет ночью, Аугуст поспешил к ней в комнату. «Вернер, это ты?», — спросила она.

— Это я, мама, — сказал Аугуст.

— Ах, это ты, мой мальчик: хорошо что ты зашел. Я по тебе соскучилась.

— Ты какого-то Вернера звала.

— Да, приснилось что-то. Теперь все хорошо. Иди спать. Все хорошо.

В другой раз Аугуст принес матери известие, что с немцев снято ограничение на право местожительства. Это значит, что они теперь могут вернуться жить на Волгу. Мать отреагировала на удивление спокойно и спросила почти равнодушно: «Так мы поедем туда?». Лишь тогда Аугуст сознался, что был в Елшанке, и что дом их занят.

— Нашего дома нет уже, мама: это теперь совсем другой, чужой дом, — сказал он.

— Я знаю, сынок, я все это видела…, — проговорила мать вдруг, и Аугуст решил, что она опять заговаривается. Но она продолжала: «Иву спилили, ворот наших нет, и Вальтера нет. «Нет здесь никакого Вальтера», — сказала тебе та женщина в черном… И собака была такая злая, она лаяла на тебя… мне было так страшно за тебя…

Аугуст отер внезапный холодный пот с лица и хотел что-то возразить, но мать уже заговорила о другом. Она не думала больше о возвращении: она уже со всем примирилась.

— Зачем мне куда-то ехать? — вдруг вернулась она к первоначальной теме, — люди едут куда-нибудь в поисках счастья. А я ведь и так счастлива здесь, с тобой, — она как будто услышала мысли Аугуста, и ему снова стало жарко.

А годы покатились дальше.

В 1978 году Аугуст вышел на пенсию. Тогда, вернувшись из собеса, он сгрузил на стол обширный пакет документов, грузно опустился на стул и вдруг искренне изумился своему возрасту: 60 лет! Куда ушло время? На что потрачена жизнь? Но вопросы эти все равно не имели смысла, и он, огорченно крякнув, отправился пилить дрова на зиму: времени теперь у него появилось много: пили — не хочу! Возможно, такого рода дела и подобные занятия и составляют спокойную старость, и Аугуста все это, в общем-то, вполне устраивало: прожить остаток дней, провести отпущенное ему Богом время в домашних трудах, в согласии с самим собой, в ласковом окружении любящих его людей и в заслуженном покое: что можно противопоставить такому счастью? Ничего нельзя этому противопоставить. Поэтому он стряхнул с себя сиюминутную печаль и стал строить большие планы. Ему хотелось заняться садоводством и насадить фруктовых деревьев невиданных сортов. Это — позади дома. А впереди — розы! Яблони и розы и так росли уже везде вокруг дома, но он насмотрелся в свое время чудес на ВДНХ, и планировал все эти чудеса перенести к себе, на свой участок земли. Он стал любить ходить по хозяйственным магазинам и покупать то лопату, то секатор, то особый культиватор. Он превращался в неспешного, доброго старика, не подозревая, что все они, весь советский народ приближается к порогу новых, несчастливых времен — к разлому бездонного водопада, буруны и провалы которого уже угадывались впереди, если внимательно всмотреться и вслушаться. В 1979 году Советский Союз втянулся в афганскую войну и вышел на финишную прямую своего исторического существования. Но не каждый слышал ноты реквиема в приближающемся грохоте: одним слышался в нем шум летней, освежающей грозы, другие пьянели от призывов: «Перестройка!», «Гласность!», «Ускорение!». Молодые поп-гонцы грядущей катастрофы корчились на эстраде в истошном вопле «Мы ждем перемен!». А заклинаемые перемены уже летели навстречу стране со скоростью космического астероида — подобного тому, который уже убил однажды всех динозавров на планете. Чуяли ли те динозавры свой конец? Всегда ли чуют его динозавры? Сегодняшние — тоже?

По советскому телевидению утром и вечером демонстрировали увлекательнейший сериал про Нострадамуса: народ не мог оторваться от экранов…

Под занавес старой эпохи, еще до падения в пропасть перестройки, довелось Аугусту пережить очередную лихорадку — уже в легкой форме — на тему воссоздания Немецкой автономной республики. Когда-то, еще в 1965 году инициативная группа советских немцев дважды направляла своих делегатов в Москву добиваться исторической справедливости. Тогдашний Председатель Президиума Верховного Совета СССР Анастас Микоян согласился вначале, что воссоздание АССР немцев Поволжья было бы лучшим решением вопроса, но в итоге заявил, что в настоящее время это невозможно, так как без немцев нельзя поднять целину: они там — основная ударная сила, а кроме того, это привело бы к огромным экономическим затратам. Вместо этого Микоян предложил немцам широкую программу культурных мероприятий: расширение возможностей получения образования на родном языке, создание радиовещания и газет на немецком языке по месту жительства и так далее. Однако, упрямые ходоки категорически отвергли это предложение, сильно разочаровав этим и даже обидев доброго Анастаса Ивановича. Вопрос завис. Немецкие газеты в Казахстане появились, правда, равно как и вещание на немецком языке на одной из радиоволн, но это было уже и все. Уникальный, маленький этнос российских немцев эти меры не спасали, а лишь с новой силой возбуждали в старом поколении ностальгию по былым временам, по родине, по Поволжью.