Игорь Шенфельд - Исход

Другое дело — Костик. Языком он овладевал тоже быстро, но с предметами у него начались проблемы. Кроме этого, его невзлюбил за что-то учитель истории, он же — один из завучей гимназии, и на фоне его насмешек и ядовитых замечаний дети также кинулись травить новичка и издеваться над ним. Детское сообщество вообще жестоко, особенно если оно раззадоривается авторитетными взрослыми. Не имея других возможностей для защиты своего достоинства и отстаивания справедливости, Костик стал аргументировать кулаками. Одноклассников это возмутило: они происходили из местных, и не желали признавать за чужаком права на защиту достоинства. Начался террор. Бедняга-Костя такое уже проходил, причем совсем недавно, в России. Он повторения мучений не желал, и потребовал у родителей, чтобы его перевели в другую школу — хоть в реальную — лишь бы не дышать одним воздухом с этими «аршлохами». Все убеждающие силы семьи брошены были в защиту гимназического образования, и ласковый Костик в конце концов угрюмо согласился потерпеть еще немножко. Но получилось так: после школы Костика подстерегли однажды пять или шесть незнакомых великовозрастных «киллеров», и сильно потрепали его. Аугуст сообщил в полицию. Следователи явились в школу, опрашивали учителей и отдельных учеников, и хотя виновных так и не установили, но на гимназии осталось лежать пятно позора, и это темное пятно руководство школы в лице учителя истории злобно связывало с Константином Бауэром. Неудивительно поэтому, что по результатам полугодия Костик аттестован не был, испытание не выдержал и из гимназии был отчислен — к его великой радости. На отношение школы к Аэлите скандальные приключения ее младшего брата не повлияли. Впрочем, не многие в гимназии знали, что Константин Бауэр и Аэлита Никитина — родственники; дружба девочки с красивым младшим школьником, с которым она разгуливала по коридорам на переменах, считалась одной из странностей Аэлиты. А Константина Аугуст в скором времени перевел в хорошую, сильную реальную школу, образовательной ориентацией которой являлась электроника. Что ж, может, так оно и к лучшему, рассудили в семье: учиться ребенку станет много легче, да и под конкретное ремесло уже будет заложена база; ну а захочет если в будущем высшее образование получить — так все дороги же открыты!: подготовится самостоятельно, сдаст необходимые «абитуры» — и дуйте, ваше величество рабочий класс, на повышение социального статуса!

Костик в реальной школе освоился быстро, и был очень доволен. Тут его никто не трогал по нескольким причинам, но прежде всего потому, что в школе удачно подобрались хорошие учителя-наставники, которые не делали различий между учениками. Хотя тут, в реальной школе таких различий было как раз очень много: здесь учились дети всех цветов кожи и формы глаз: турки, африканцы, вьетнамцы, корейцы, поляки, румыны и русские. Вся эта пестрая публика немножко кучковалась по земляческим и языковым признакам, однако не враждебно по отношению друг к другу, а так, на уровне доброжелательных межнациональных и межрасовых подкалываний. Дело в том, что в этой школе сильны были спортивные традиции, имелась собственная футбольная и хоккейная команды, и общешкольный спортивный патриотизм сплачивал ребят сильней всяких фобий с улицы. Константин увлекся было футболом тоже, но вдруг на него свалилась другая страсть: посмотрев однажды по телевизору бой своего знаменитого тезки Кости Дзю, Костик заболел боксом. Совершенно самостоятельно он разыскал в городе детский боксерский ферайн, выяснил условия приема в него и размер членских взносов, и помчался к родителям с просьбой записать его в этот замечательный клуб. Федор был за, Людмила — против, а Аугуста и вовсе не спросили, потому что он и Аэлита жили отдельно от Ивановых, а также потому еще, что родители не верили, что их хрупкого Костика вообще возьмут в бокс: «Это же бокс, а не балет, — говорила Людмила, — туда по принципу монолитного черепа берут, а не таких хрупких, как наш Костик!». Порешили так: Костика отказом не расстраивать, пойти с ним в боксерский клуб и дать ему, таким образом, самому убедится в правоте родительской мудрости, когда его не примут. В ферайне Бауэров выслушали доброжелательно и представили им молодого тренера по имени Штефан Моор. То осмотрел Костика внимательно, как воробей, примеряющийся к зернышку, и повел Костика в ринг, на испытание. Федор с неожиданно возникшим чувством вины перед сыном ждал, досадуя, что согласился подвергнуть Константина слишком жестокой «науке», потому что отбраковка в бокс неизбежно должна ударить по нарождающемуся мужскому самолюбию. Да и самому Федору было унизительно думать, что его сына сейчас отбракуют. Как будто он дефективный какой-нибудь. Как будто весь их род дефективный. Федор сидел в раздевалке, ждал и жалел, что пришел сюда. Однако, произошло неожиданное. Тренер Моор привел взмыленного Костика в раздевалку и сказал:

«Отлично. Реакция фантастическая. Беру». Федор был поражен и польщен, и долго жал тренеру руку и объяснял ему, что он тоже моряк и тоже любил драться когда-то в молодости. И хотя Моор моряком «тоже» не был, но отцовские чувства Федора понял, и еще более их подстегнул: «Мы из него еще чемпиона сделаем!», — пообещал он. Оба — отец с сыном явились домой довольные, к искренней панике матери. Так Константин подался в боксеры, и скоро оказалось, что бокс становится для него не просто спортивным развлечением или способом самоутверждения в среде ребят, но чем-то гораздо большим: философией, линией жизни, формой поведения, этикой и культурой общения с другими людьми. Маленький, нежный, Костик на глазах перерождался в уверенного в себе, сильного, спокойного, хорошо владеющего собой, собранного, аккуратного, немногословного, точного в словах и движениях, внимательного парня. Бокс оказался для него отличным воспитателем. К сожалению, учеба оставалась у Константина на втором плане, он болтался в смысле успеваемости между тройками и четверками и кое-как справлялся с письменными клаузурами исключительно за счет отличной памяти и общих природных способностей. Но его все это мало волновало. Его волновали только бои, калории, тренировочные нагрузки и турнирные схемы. Тренер Штефан Моор в нем, надо полагать, не ошибся в свое время: Константин Бауэр через четыре года стал чемпионом федеральной земли среди юношей в легкой весовой категории и вошел в состав республиканской молодежной сборной; поговаривали, что после достижения совершеннолетия у него есть все шансы попасть в национальную олимпийскую команду. Людмила пыталась какое-то время сопротивляться умопомрачению сына, она говорила ему в досаде: «Я понимаю, когда боксируют американские негры, у которых все равно нет другого занятия, и которым не нужно бояться к тому же, что им мозги отшибут. Но у тебя-то, Костя, такая хорошая, такая светлая голова, ты очень способный к учебе, ты все схватываешь на лету: так учись же! А то ведь сотрясет тебе однажды кто-нибудь, который сильней тебя, голову твою светлую, и останешься ты дебилом до конца дней своих!». Однако переросший уже свою мать Костик обнял ее однажды в ответ на подобные слова, нежно и снисходительно поцеловал ее в висок и сказал ей: «Мама, ну ты же просто ни-че-го не понимаешь!». И то были слова не отрока, но мужа, и все поняли: мальчик вырос. От этой очевидности Людмила всплакнула немножко, но ведь она отлично понимала: время не остановишь.