Клер Дедерер - Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги

Родни стал для нас иконой, потому что мы спроецировали на него свое невежество. Он стал удобным, очень красивым и «восточным на вид» заменителем огромного пласта незнакомой культуры под названием «индийские духовные практики».

Разумеется, не все учителя подпадают под это описание. Сейчас большинство преподавателей йоги — белые женщины. Но Родни Йи символизирует наше стремление быть «настоящими» и найти связь и с другим, не физическим, аспектом йоги.

Нарочито безмятежным голоском инструкторша объявила, что пора перейти к балансам. Мы делали толасану, позу весов, — очень эффектную на вид позу, когда сидишь скрестив ноги или в лотосе, ставишь руки на пол у бедер, отталкиваешься и поднимаешь вверх всю эту конструкцию. Мне понадобились кирпичики под руки, чтобы подняться в воздух, — у меня короткие руки и длинное туловище, поэтому иначе сделать позу просто бы не вышло. Но с кирпичиками я просто влюбилась в эту позу. Я относилась к ней ревностно, ведь это был один из немногих балансов, которые получались у меня действительно хорошо. И меня это устраивало. Ведь я, как-никак, была критиком. Профессиональным судьей. И сразу бросилась судить этих людей: их прически, тела, убеждения. То, что они делали, казалось мне, по большей части, полной ерундой. Я не верила, что они верили в мантры, которые тут распевали. Не верила, что они верили в освобождение за одну жизнь.

И всё же что-то в их серьезном отношении к йоге мне импонировало. Я тоже хотела быть такой серьезной. Завидовала им. Они не сомневались в том, что делали; они были преданы йоге. Погружены в йогу.

Ученики в йога-шале Лизы (эта студия называлась «шала», «школа» на санскрите), казалось, проявляли излишнее рвение, но, может, они просто не стеснялись своих устремлений? Им хотелось понять индийскую культуру, но, как и я, они вряд ли в ближайшее время собирались в Индию. Мы все были заложниками на американской земле. Мы должны были здесь понять, что к чему.

Когда все сделали толасану, инструкторша взяла маленькую книжечку и начала читать:

— Приветствуем Шиву, разъяснившего нам учение хатха-йоги, которое, подобно лестнице, ведет практикующего к вершинам раджа-йоги…

Она продолжила читать, но я ее уже не слушала.

Я вдруг вспомнила свои предыдущие изыскания в философии йоги, утверждавшие, что хатха-йога — всего лишь жалкий бастард раджа-йоги. Но вот кто-то смеет утверждать, что хатха-йога, подобно лестнице, ведет практикующего к вершинам раджа-йоги! Люди в зале сидели и слушали в зачарованном молчании, склонив головы, как в молитве, или откинув их и внимательно впитывая услышанное. Затем инструктор остановилась и с показной простотой проговорила:

— Это отрывок из «Хатха-йога Прадипики».

Отыскать текст «Прадипики» было непросто, но в конце концов я наткнулась на старенький экземпляр в библиотеке Вашингтонского университета. Я не могла брать книги домой, и мне ничего не оставалось, как сесть в пыльной пластиковой кабинке и начать читать. Буквально через каждую минуту я вскакивала, чтобы сделать копию страницы. «Хатха-йога Прадипика» — старейший текст о хатха-йоге, написанный в XV веке. На первой странице ее создатель обращался ко мне (точнее, ко всем читателям) с такими словами:

«Многочисленные разногласия во мнениях окружают мраком раджа-йогу, делая ее невозможной для познания. Сострадательный Сватмарама составил „Хатха-йога Прадипику“, чтобы та стала светочем, рассеивающим мрак».

Что ж, спасибо. Обожаю книги, в которых автор говорит о себе в третьем лице и на первой же странице скромно наделяет себя эпитетом «сострадательный». Элиаде и Фойерштейн такого себе не позволяли!

Однако «Прадипика» оказалась прекрасной книгой. В отличие от сутр, у нее был голос, присутствие автора, нашего проводника, ощущалось на каждой странице. В «Прадипике» также была конкретность. После йога-сутр и «Бхагавад-Гиты» такая конкретность не могла не радовать. К примеру: «Йогин должен практиковать хатха-йогу в небольшом помещении, в уединенном месте, в комнате площадью около 4 локтей, свободной от камней, огня, воды и прочих отвлекающих факторов, в государстве, где царит справедливость, живут добрые люди и нет недостатка в пище, и добывается она легко».

Во времена написания «Прадипики» было всего восемьдесят четыре асаны. Со временем библиотека поз росла, и в наше время их официально насчитывается около тысячи, включая вариации. В «Прадипике» описываются асаны, хорошо знакомые нам, включая позу лотоса, петуха, трупа, лука и наклон вперед. Как и в современных учебниках по йоге, в ней содержатся детальные описания, как ставить руки и ноги. Но в книге также много забавных странных несоответствий (по крайней мере, для современного читателя они являются несоответствиями). Как вам, к примеру, фраза: «Огня, женщин, поездок и прочего следует избегать». (Все особенности написания и пунктуации приведены в точности, как в «Прадипике», которую я читала в переводе 1914 года.)

Итак, я нашла оправдание. Вот видите, хатха-йога — тоже древняя традиция! Потом я взялась читать про дхоти, или глотание полоски ткани; басти, практику всасывания воды из ванной в кишечник через трубочку, воткнутую в анус; нети — это когда ты вставляешь шнурок в нос и вытягиваешь его через рот. Всё это были не позы, но такие же физические аспекты практики, призванные очистить тело изнутри.

Дальше практики становились всё более радикальными и включали: размазывание по себе коровьего навоза и сдерживание эякуляции. Один параграф, кажется, даже подразумевал питье мочи, но переведен был так плохо (или завуалированно), что трудно было понять наверняка.

Я прочла достаточно, чтобы понять: все эти практики не были частью традиционной индийской раджа-йоги. И снова хатха-йога предстала передо мной традицией, связанной с различными сомнительными практиками.

Я видела, что йога Патанджали отличалась от йоги, которой учила «Прадипика», а та, в свою очередь, от йоги, которой нас обучали в студии. Но я была сорокой, собирательницей безделушек и прагматиком: брала от учения то, что нужно мне, и плевать на логику.

Как-то вечером я бегала по делам, пока Брюс разбирался со счетами. Когда я вернулась домой и увидела его измученное лицо и кучу бумаг на столе, то почувствовала себя так, будто только что танцевала всю ночь, курила крэк или завела роман с испанцем. Он держал чековую книжку в вялых руках, и этот жест символизировал поражение. Я вдруг почувствовала себя виноватой за то, что покупала дорогой шоколад коробками. Муж ушел на кухню. Сделал себе самую унылую тарелку овсяной каши, которую я когда-либо видела. Сгорбился над ней, скрутив свою прекрасную длинную спину почти в перевернутую подкову, и сказал: