Аллен Курцвейл - Часы зла

В поддержку этого своего высказывания Нортон всегда приводил в пример одного из наших постоянных читателей, математика, который редко заказывал новую книгу. Все необходимое этот ученый чудак носил с собой, в нагрудном кармане рубашки — тоненькую пачку карточек с индексами и два толстых тупых карандаша. Именно эти ограничения, по мнению Нортона, и позволили парню получить Нобелевскую премию.

Видно, Кевейно почувствовал, что я в затруднении, и поспешил на помощь.

— Могу я взглянуть? — И он взял копию гравюры. Окинул ее беглым взглядом и заметил: — Мне никогда не нравились его работы. Не понимаю, почему все просто сходят по ним с ума. Нет, не отрицаю, стиль здесь, конечно, чувствуется. Но что касается новаторских идей… тут он и рядом не стоял со своими британскими коллегами.

— И к какому приблизительно периоду относятся эти часики? — осведомился я.

Кевейно усмехнулся:

— Это вам не часики. Это брегет. Начинается с буквы «Б». Б-Р-Е-Г-Е-Т. Это же один из его брегетов, верно? Или подделка? Его часто подделывали.

— Но как можно определить, кто именно изготовил эти часы? Ведь здесь нет ни клейма, ни марки.

— Не глупите. Уж кто-кто, а я сразу вижу руку Бреге. Видите, как вот эта стрелка выходит за круг? — и Кевейно ткнул пальцем в изображение.

Сердце у меня зачастило.

— Так что там у нас в каталогах по Бреге? Погодите, я сам посмотрю. — Я бросился к каталожным ящикам и схватил тот, который был помечен буквами «А-Д». И нашел карточку с надписью: «Бреге, Абрахам Луис (1747–1823)». Ниже были приведены две ссылки. Первая относилась к переплетенной вручную книжке форматом в одну восьмую долю листа, написанной одним из потомков часового мастера. Вторая — к кварто, напечатанной в Лондоне в 1921 году коллекционером старинных часов. В каталоге она была зарегистрирована следующим образом: «Сэр Давид Лайонел Голдсмит-Штерн Саломонс, Бр. М.А., ФРАН., М. Инст. Е.Е., А. Инст., С.Е., и К 0».

Поскольку интересовали меня прежде всего гравюры, первую книгу в одну восьмую листа можно было спокойно исключить. И я уже приготовился погрузиться в кварто, как подошел Кевейно и деликатно кашлянул.

— Мы закрываемся, — сказал он.

— Последнюю книгу! — взмолился я. — На карту поставлена честь скаута.

Я чуть не ахнул, увидев их изображение через тонкий слой папиросной бумаги. Перед тем я дважды натыкался на гравюры, где были часы, почти неотличимые от тех, что имелись в «Часослове». Но при более тщательном рассмотрении выяснялось: мелкие различия все же существовали. Убедившись, что стрелки и циферблат в точности такие же, я ощутил прилив столь редкого для исследователей восторга.

Вообразите теперь, каково же было мое разочарование, когда, прибыв в «Фестиналенте», я вдруг узнал, что Джессон принять меня не может.

— Он спит, — заявил Эндрю, глядя на меня через дверной глазок.

— Ничего. Сразу весь сон улетучится, — ответил я.

Дворецкий, шокированный моей безапелляционностью, отворил дверь и впустил в холл. Я схватил со столика блокнот, вырвал листок бумаги и торопливо нацарапал записку следующего содержания:

«Дорогой мистер Джессон!

Пожалуйста, просыпайтесь! Я ездил в частную библиотеку в Нью-Джерси и сумел идентифицировать нашу гравюру. За часами, которые мы ищем, стоит целая история!

Их изготовили для Марии Антуанетты!

Дайте знать, что делать дальше. Ваш А.

P.S. У меня при себе совершенно грандиозная документация!»

Я сунул записку в конверт и передал Эндрю. Тот хотел было выпроводить меня за дверь, но я решительно заявил ему, что останусь и буду ждать ответа.

Настойчивость окупилась. Я не простоял в холле и минуты, как вновь появился Эндрю.

— Мистер Джессон просит вас к себе.

В отличие от помещений первого этажа обстановка на втором, в том числе и в спальне, роскошью не отличалась и была довольно безлика, если не считать нескольких гравюр Пиронези.

Джессон с заспанными глазами лежал на постели, по горло укутанный в снежно-белые покрывала. Он кашлянул и поманил меня к себе. Но, когда я попытался показать ему копию рисунка с часами, отмахнулся, перевернулся на бок и сказал:

— Я сейчас не в том состоянии, чтобы сравнивать и анализировать рисунки.

Потом сделал мне знак присесть на краешек кровати и попросил рассказать, что удалось выяснить.

— Как вы уже знаете из записки, эти часы были изготовлены для Марии Антуанетты. Заказывать их в Швейцарии отправился один из ее подданных. Он выдвинул часовых дел мастеру всего лишь одно условие — с расходами не считаться.

— Полагаю, это условие он принял с удовольствием.

— Очевидно. Там, где была возможность, более простые металлы заменяли золотом и платиной. В качестве палет использовали сапфиры.

— Но как же получилось, что такой шедевр остался без клейма мастера?

— Клеймо или подпись были, мистер Джессон. Но только не на циферблате, специально сделанном из прозрачного горного хрусталя, чтобы было видно, как работает механизм. В часах имелись также термометр, вечный календарь с поправкой на високосные годы, ну и еще целая куча разных прибамбасов, описывать которые просто нет смысла. А потому их назвали следующим образом: «Большое осложнение», хотя многие эксперты считают этот термин неудачным.

— Как же они предпочитают называть эти часы?

— О, по-разному. «Perpetuelle», «Вечный двигатель», «Мария Антуанетта», «Королева». А сэр Давид Саломонс, какое-то время владевший этой игрушкой, различал все свои брегеты по серийным номерам, под которыми они были зарегистрированы в амбарных книгах компании.

— Так часы, которые нам так нужны, называются брегетом?

— Вам о них что-нибудь известно?

— О, не то слово.

Джессон скинул покрывала и сел в постели. И, болтая босыми ногами, попросил, чтобы я подал ему халат.

— Идемте вниз, — сказал он. Мы спустились по лестнице и оказались в салоне. — Вы еще не… вы должны видеть. — Тут он умолк, тяжело переводя дух. — Должны видеть мою галерею механических диковин.

Комната за ширмой оказалась длинной и узкой, как вагон поезда, только вместо сидений здесь вдоль стен были расставлены покрытые бязью столы. А на столах громоздились самые удивительные сооружения и механизмы: автоматы, музыкальные шкатулки… часы.

Джессон продвигался по проходу неверными шагами, и я уже приготовился подскочить и подхватить его в любую секунду, а потом водрузить на один из столов, точно огромную механическую куклу. Но, дойдя до конца этой своеобразной галереи, он, казалось, обрел второе дыхание и невероятно оживился.

— Ну и каков же ваш вердикт? — весело спросил он. — Как вам нравятся мои pendule sympathique? [28] Симпатичные часики (фр.). — Мы остановились перед напольными часами в стиле ампир, в углубление были вмонтированы серебряные карманные часы совершенно потрясающей старинной работы. — Мои брегеты никогда не принадлежали королевской семье, — сказал Джессон, — но менее замечательными они от этого не стали. Стоит положить карманные часы вот в это углубление, как главные часы начинают подправлять их ход и настраивать на верное время. Видите? Вот эти, маленькие, идут немного медленнее, чем стационарные. А теперь смотрите внимательно. — Джессон начал переводить стрелки обоих механизмов. — Малое зубчатое колесо больших часов, вернее, вот этот стальной зубчик размером с иголку, заходит своим окончанием вот в это отверстие карманных часов, вот так. — И он сделал пальцами немного неприличный жест. — А теперь смотрите! — Раздался глуховатый, но мелодичный перезвон, и стрелки начали перестраиваться. — Большие часы заводят малые и ставят на них правильное время, а в дальнейшем контролируют их ход, устраняя все несоответствия. — Джессон вынул карманный брегет из ячейки и передал его мне, чтобы рассмотреть получше.