Аллен Курцвейл - Часы зла

Тогда я позвонил в полицию и поговорил с помощником комиссара, который замещал этого самого комиссара, пока тот выезжал на место преступления. Помощник, в частности, сообщил, что предшественник комиссара теперь работает адвокатом и у него частная практика. Тогда я позвонил бывшему комиссару, превратившемуся в адвоката, и, к моему удивлению, тот самолично снял трубку. После недолгих уговоров он согласился встретиться со мной. На следующее утро Ури — стоит ли пояснять, что я нанял его на все время пребывания в городе? — отвез меня в офис Ари Киммельмана, адвоката.

Я представлял его совсем другим. Ни один из известных мне адвокатов не носил рубашки с расстегнутым воротом, открывавшим довольно волосатую грудь. А когда я спросил его о краже, Киммельман сказал: «Худшее из ограблений, которое мне доводилось расследовать. Слишком много слухов, а конкретной информации почти никакой». И не успел я склонить его к сотрудничеству, как на столе у него зазвонил этот чертов телефон, и адвокат стал, насколько я понял по его выразительным жестам, обсуждать с клиентом детали развода. И конца этой болтовне на иврите просто не было. И тогда, чтобы не тратить времени попусту, я сделал то, что вы бы сделали на моем месте, Александр. Начал осматриваться и производить инвентаризацию обстановки.

Кабинет вовсе не походил на классический, уставленный шкафами с книгами, офис адвоката. Киммельман украсил стены офиса черно-белыми снимками сцен преступлений, которые расследовал, будучи комиссаром полиции. Тут я понял, в чем его истинная страсть и призвание, а потому решил на этом сыграть, когда он закончит беседу с клиентом. Я начал расспрашивать его о боевых буднях, которые ныне остались в прошлом, о его победах и разочарованиях на этом славном поприще. Причем указывал то на один снимок, то на другой и незаметно подвел к интересующему нас делу.

Киммельман сообщил, что по прикидкам полиции грабителей было четверо. Они проникли в здание музея, разбив окно и протолкнув в него матрас, чтобы смягчить приземление. Затем, по его словам, они или начали грести все подряд, или же тщательно отбирали самые ценные вещи, он в точности не уверен, как именно обстояло дело. Кроме матраса, после воров остались и другие вещдоки, в частности различные инструменты, две жестянки пива и недоеденный бутерброд с сыром и ветчиной. Я спросил, были ли найдены отпечатки пальцев грабителей или отметины от зубов на бутерброде, в ответ Киммельман расхохотался и заметил, что я слишком много смотрю телевизор.

Что еще? Воры отсоединили систему сигнализации, хотя она, как выяснилось, и не действовала. Возникает вполне очевидный вопрос: знали ли грабители о том, что сигнализация не работала, и отключили ее, чтобы утаить свою осведомленность, или же они отключили ее, не зная этого? На данный вопрос ответа у Киммельмана не было.

И недоеденный бутерброд с ветчиной и сыром тоже наталкивал на размышления. Оставили ли они его намеренно, с целью продемонстрировать полное пренебрежение к традициям ислама и иудаизма? Или чтобы навести дознавателей на ложный след? Возникла и еще одна довольно любопытная деталь, связанная с подписями под экспонатами. Почему, спрашивал меня и сам себя Киммельман, воры забрали таблички на английском языке, но оставили те, что на иврите? И на этот вопрос ответа у него не было. Он показал мне снимок, на котором следователи стояли возле стола, заваленного часами. «Прямо как на поминках у вора-карманника, — заметил я. — Почему у всех такие скорбные лица?»

«А вы бы провели три месяца, — ответил Киммельман, — преследуемые разными дурацкими и чудовищными слухами, тогда бы я посмотрел, какое у вас станет лицо». Далее он поведал о нескольких версиях. Одна из них — кража для получения страхового возмещения, но ее почти сразу же отвергли, поскольку, как выяснилось, большая часть институтской собственности застрахована не была. Отвергла полиция и наличие политического подтекста в этом деле, поскольку никаких заявлений и требований не поступило. Отвергнут был также весьма популярный, но недоказанный американский сценарий, согласно которому преступление носило заказной характер.

Тогда я напрямую спросил Киммельмана: «Так вы не имеете ни малейшего понятия о том, кто мог это сделать?» Он ответил, будто интуиция подсказывает ему, что преступники скорее всего были полными профанами и не осознавали ценности похищенных вещей. Я заметил, что это маловероятно. Он рассердился. «Вы действительно считаете, что профессионалы способны на такое?» Я спросил, что он имеет в виду. «Не желаю больше говорить об этом».

Тут я перехватил его взгляд. На столе в небольшой коробочке лежала тонкая стрелка от часов. «Это от брегета?»

«Не могу этого обсуждать!» — с непроницаемым выражением лица отрезал он.

Я поехал обратно в отель, и на всем пути Ури вновь гнул свое: «Это они, точно вам говорю! Да об этом где только не писали!» Словно в знак доказательства, он помахал у меня перед носом свернутой в трубочку газетой. Это натолкнуло меня на новую мысль. И я спросил Ури, знает ли он, где находится редакция «Иерусалим пост». И он повез меня прямехонько туда. Только вообразите, Александр, эту картину! Огромный склад старой сломанной мебели, полный хаос и беспорядок. Похоже, редакция вконец обеднела и не могла нанять даже уборщицу. Вид самих журналистов и редакторов был столь же плачевным. Вот что ждало меня там. В жизни не видел такого распада.

После того как я изложил свою просьбу, меня проводили в темную захламленную комнатушку и вручили толстую папку, озаглавленную «Преступления местные, 1983 г.». Большинство вырезок оказались не стоящей внимания ерундой: «Украденный ковер проходит через таможню», «Пропавшая валюта найдена в нижнем белье пассажира международного авиарейса», «Охранник арестован с 38 овцами». Наше преступление было куда более серьезным, однако удостоилось лишь небольшой заметки, где цитировались слова все того же пресловутого хранителя по имени Оханнес Ташиджиан. «Эта потеря навсегда останется в моем сердце», — заявлял он. Заметка сопровождалась крупной фотографией. Подзаголовок гласил: «Оханнес Ташиджиан возле витрины недавно открытого в Старом городе магазина часов».

Итак, следующая остановка — Старый город. Ури высадил меня у Ворот Яффы и сказал, что дорогу я найду без труда. Но он явно меня переоценил. Минут пять я блуждал по лабиринту узеньких улочек, которые и составляют так называемый христианский квартал. Но мне повезло. У церкви Флагеллантов я встретил священника и показал ему копию заметки в «Пост». Священник воскликнул: «Ах, ну да, ключник! Его здесь все знают». И он проводил меня до двери в магазин, а я в знак благодарности внес небольшое пожертвование для его церкви.