Аллен Курцвейл - Часы зла

Впрочем, вряд ли Джессон клюнет на эту мою уловку. Но в тот момент я просто не видел другого способа оправдаться.

Зазвонил телефон. Это был Лайонз.

— Могли бы и сами позвонить, — сказал он.

— Как вам это удалось?

— Очень просто. Нанес надпись на трафарет, приклеил трафарет к открытке скотчем, затем прострочил буквы на швейной машинке «Зингер», естественно, без нитки. Строчил и презирал себя за то, что вывожу эти скучные строчки, а не вышиваю, допустим, узор из геральдических лилий. Правда, тогда дырочек понадобилось бы больше.

— Нет, я о другом. Как вам удалось выяснить, что часы были изготовлены после казни королевы?

— Ну, для этого особого ума не понадобилось. Просто поспрошал людей — слышал ли кто из них об этих ваших украденных часах. Никто не слышал, что показалось странным. А потом кто-то предположил, что, может, часы просто назвали в ее честь. Есть у нас один человечек, у него собраны потрясающие файлы. Кажется, я вам о нем говорил. Помните, Расти Томас? Так вот, именно Расти об этом и догадался. А теперь скажите, как вам понравился фильм?

— К сожалению, у меня еще не было времени его посмотреть.

Немного обиженный Лайонз еще несколько минут рассуждал о своих любимых киноэпизодах, описывая декорации, костюмы Нормы Ширер, музыку, а также напирая на тот факт, что сценарий был написан по мотивам совершенно замечательного произведения самого Стефана Цвейга.

Слушая его, я едва не уснул, но когда он повесил трубку, сразу очнулся и решил все же посмотреть фильм. И только приготовился включить видеомагнитофон, как в дверях повернулся ключ, вошла Ник и увидела у меня в руках нарядно упакованную кассету.

— Pour moi? [37] Это мне? (фр.) — радостно спросила она. Должно быть, подумала, что я, хоть и с запозданием, решил сделать ей подарок на день рождения. В знак извинения за неудавшийся банкет.

— Вообще-то…

Она бросила сумочку, выхватила у меня из рук пакет, разорвала тонкую оберточную бумагу.

— Видео? — И не успел я вымолвить слово, как Ник решительным шагом двинулась к видеомагнитофону. — Так это не для меня! — взревела она одновременно со львом «МГМ». И продолжала бушевать, заглушая звуки «Марсельезы».

— Можем раз и навсегда вычеркнуть из списков Лайонза и всю его честную компанию.

— Это почему, интересно? — спросил Джессон.

— Да потому что часы «Мария Антуанетта» никогда не принадлежали Марии Антуанетте. Она к ним никогда даже не прикасалась.

Мы сидели во дворике, на каменной скамье. Нас разделяли стеклянный кофейник, фарфоровые чашки и коробка свежего, только что присланного из Каталонии печенья.

— Чем можете мотивировать?

Я прислонил открытку к жестянке с печеньем. Джессон вытер салфеткой пальцы, испачканные сахарной пудрой, затем осторожно взял в руки конверт. Одобрительно кивнул, увидев восковую печать, и достал «пустую» открытку.

Повертел ее в пальцах, разглядывая под разными углами, затем приподнял и глянул на просвет. Но освещение было слабым, и тогда он поднес открытку к свечке под кофейником, не дававшей кофе остыть. Но и это не помогло.

— Бесполезно. — Джессон бросил открытку на поднос. — Со зрением у меня не очень.

— Там написано: «Проверьте дату».

— Какую дату?

— Изготовления часов. Получается, что Бреге никак не мог завершить работу над ними раньше начала восемнадцатого века.

— Какая нелепость. Но ведь тот швейцарец заказывал их именно для Марии Антуанетты.

— Да, заказывал. Но эта драгоценная вещица так никогда и не попала ей в руки.

— Вы хотите сказать, сердце королевы перестало биться еще до того, как Бреге начал над ними работать?

— Я бы сказал несколько иначе, но в целом смысл правильный. И потом, я ведь уже говорил, пристрастия Лайонза распространяются лишь на те предметы, которые находились в личном пользовании королевы. Вот почему он никогда даже не слышал об этих часах.

Джессон взял еще одно печенье.

— Отличная работа, Александр. Зная, кто не мог совершить преступление, мы приблизимся к тем, кто его совершил. Особенно с учетом того, что поведал мне Ташиджиан.

— А что именно он вам поведал? Запись оборвалась как раз на том месте, где вы начали рассуждать о каком-то плане.

— Должен извиниться за вынужденный перерыв. Просто я пролил пунш на брюки, а пока переодевался… ну, короче, как-то утратил импульс.

Во дворике послышался странный шум. Оба мы обернулись и увидели Эндрю — тот держал в руке деревянную теннисную ракетку и похлопывал ею по дверям. Я сделал вид, что не замечаю этого.

— Так что насчет плана?..

— Снова вынужден извиниться, — сказал Джессон и поднялся со скамьи. — С рассказом об Иерусалиме придется подождать. Должен ехать в клуб, обещал раздать там несколько коробок с печеньем. Не хочу, чтобы у меня вырос толстый живот, как у ключника.

— О, не вижу здесь никакого риска. Мы можем погулять по дворику быстрым шагом. И мне хорошо, и вам полезно.

Джессон обдумал предложение, затем вскинул руку и показал Эндрю ладонь с растопыренными пальцами. Тот покорно кивнул, понимая, что поездку придется отложить минут на пять.

— Так, если помнится, — начал Джессон, расхаживая вместе со мной по дворику в направлении против часовой стрелки, — я остановился на том месте, ну, где вышел из кафе арабских близнецов.

— Нет, об этом вы уже говорили. Вы с Ташиджианом собрались ехать в институт.

— Правильно, — задумчиво кивнул Джессон. — Ури отвез нас туда после ленча. Ташиджиан хотя и перестал работать хранителем в музее, но его частенько вызывали проследить за работой часов, которые не украли. В тот день он должен был провести профилактику старинных напольных часов с маятником. Он повозился с механизмом, потом — с гирями, все наладил. И мы пошли осматривать то, что осталось от коллекции сэра Давида.

— А трудно было заставить его говорить о краже?

— О да, очень. Пришлось начать издалека и подводить к теме постепенно. Вообще Ташиджиану страшно нравилось говорить о часах, но я понимал, что стоит только затронуть столь болезненную для него тему, как он тут же замкнется и давить на него будет просто бесполезно. Я сделал такой вывод еще в кафе. Стоило мне заговорить о заводном ключике нашего брегета, как он тут же впал во мрак. А потому следовало действовать с осторожностью. И я завел с ним светскую болтовню. Поинтересовался, как долго он работал у Мейера, прежде чем открыть свою лавку. Кто его любимый часовой мастер? Какой самый сложный ремонт часового механизма ему доводилось выполнять? И вдруг в какой-то момент он замедлил шаг и остановился возле витрины. Между карманными часами с эмалью от Бло и настольными часами Нюремберга вырисовывался в бархате слабый отпечаток примерно трех дюймов в окружности. «Бывший ее трон, да?» — спросил я. «Да, — кивнул Ташиджиан. — Директор хочет поместить сюда другие часы. Я категорически против. Сказал ему, что в один прекрасный день наша „Королева“ непременно вернется».