Татьяна Шипошина - Дыханье ровного огня

Сердце пело: «Да! Да! Да!» Щека ещё чувствовала шершавую ткань морской форменной рубахи.

Настя приложила руку к своей щеке.

«Нет! Нет! Ишь, как размечталась! Куда тебе? Разве что-нибудь хорошее может случиться с тобой?» — всплывала изнутри противная, упорная и навязчивая мысль.

Такая обычная, такая узнаваемая мысль…

«Да!» «Нет!» «Да!» «Нет!»

— Настя! Проснись! Мы пришли уже! — толкнула Настю Поливина.

Настя действительно не видела ничего вокруг. Девчонки уже стояли перед дверью в свою комнату.

День рождения был окончен.

Эх, Макарова-Макарова. Пропала твоя бедная головушка! Вот уже несколько раз прогуливала Макарова занятия, чтобы остаться, в дневное время, наедине со своим Святославом. Наедине — в большой старинной квартире, похожей на музей.

Думала ли Танька Макарова, чем всё закончится? Думала, конечно. Думать-то думала, да так ни до чего и не додумалась.

Представить себя хозяйкой, хоть и молодой, в музее этом — Танька не могла, как ни пыталась.

А представить, что Святослав сможет покинуть всё это ради неё, ради Таньки…

Нет, это тоже в её голове не укладывалось.

Но некая мучительная нежность, которую испытывала Танька к Светику, была несравнима ни с чем.

Ни со страхом, ни со стыдом, ни с мыслями о будущем.

Танька приняла решение, и следовала ему.

Недолгим было Танькино счастье. Мать Светика застала их дома вдвоём.

Мать Светика кипела от унижения и негодования.

— Ты! Нищенка! Как ты посмела! — мать Светика, вроде бы, начала говорить спокойно, но быстро перешла на крик.

Кажется, ещё немного, и она бы вцепилась Таньке в волосы.

— Ма, перестань… — пытался что-то сказать Светик. — Перестань, ма…

— Перестать? Перестать? Мы тебя принимали! Мы тебя как свою… А ты — змея! Змея! К сыну моему подбираешься?

— Я Святослава люблю, — как могла, спокойно сказала Танька.

Ей не было стыдно, да и злости на мать Светика у неё, честно сказать, не было.

Ей было — просто жаль. Очень жаль, что всё кончается. Не было у Макаровой никаких иллюзий, не было.

— Любишь? — продолжала бушевать мать Святослава. — Да что ты можешь понимать в любви? Ты разве можешь любить? Ты денег наших хочешь, да прописку ленинградскую!

— Ма…

Может, ты ещё и на квартиру нашу рот свой поганый раскрываешь?

— Мне не нужна ваша квартира.

— Что тогда ты хочешь?

— Сына я вашего… люблю.

Танька оделась уже полностью, и стояла в прихожей. В прихожей, отделанной темным деревом, возле вешалки из такого же дерева, в таких же тёмных, резных дверях.

Пожалуй, она и не ждала, что Святослав заступится за неё, начнёт отстаивать её перед матерью. Она не ждала, что Святослав заступится за их любовь.

Нет, не правда. Ждала, ждала. Где-то в глубине души теплилась надежда, что Святослав сделает что-нибудь. Что-то важное скажет матери. И встанет рядом с ней, с Танькой… И выйдет с нею вместе из этих невозможных дверей…

И Танька помедлила в прихожей. Чуть заметно помедлила.

— Вон! Вон из нашего дома! Шлюха! Чтобы ноги твоей не было у нас!

— Мама, да ничего же не было!

Святослав стоял рядом с матерью, и не сделал ни шагу в сторону Таньки.

— Очень хорошо, что не было! — продолжала мать. — Я очень рада, что ничего не было. А чтобы вообще ничего больше не было, я тебе повторяю — вон отсюда. Вон из дома моего!

Теперь уже — вышла Макарова, и даже дверью не хлопнула.

А у них невозможно было дверью хлопнуть. Дом-то был интеллигентным, и двери были обиты чем-то мягким. И захочешь хлопнуть, да не получится.

Учебный год очень быстро катился к концу. Начиналась сессия.

Серёжка и Костик сдавали выпускные экзамены. Предстояло им ехать куда-нибудь в сторону Североморска. А может быть — Мурманска. Трудно было вырваться из училища, даже для короткого свидания.

Предстоял лейтенантский бал. И Настя была уже приглашена.

После Настиного дня рождения, Костик успел прийти в общежитие только один раз.

Девчонки напоили его чаем, и они отправились с Настей гулять. Они бродили по Невскому, потом вдоль Фонтанки, до Летнего сада.

Бродили, бродили, взахлёб рассказывая друг другу о своей немудрёной жизни. И там, в Летнем саду, впервые поцеловались. Скорее — как брат с сестрой.

— Жаль, что мы раньше не встретились! — сокрушался Костик.

— Жаль.

— И погулять-то не успели. Выпуск скоро. А тебе — два года учиться ещё.

— Да.

А что могла ответить Настя? Сердечко её замирало, стоило только вспомнить, как они танцевали с Костиком. Но вся их недолгая любовь состояла из одних сплошных вопросов.

— А ты смогла бы ждать меня? — спросил Костик.

— А ты?

И Костик промолчал, только обнял Настю за плечи.

Как хотелось Насте крепко обнять Костика, и не отпускать его от себя!

Сердце рвалось к нему, но вечная неуверенность вцепилась в Настю обеими когтистыми своими лапами, и держала Настю, не позволяя ей даже двинуться с места.

Что-то и Костику мешало — с места сдвинуться.

Так прогулка и закончилась.

В остальном же, в жизни Насти практически ничего не изменилось. Всё так же ходила она на свои дежурства, всё так же «шила» своих пьяниц, вскрывала гнойники, ассистировала на операциях.

И даже начала делать ещё одну аппен-дэктомию.

Правда, на этот раз операция оказалась сложной, и всё закончилось совершенно иначе, чем в первый раз.

Но Настя запомнила свою вторую операцию не хуже, чем первую.

Настя не смогла найти отросток в брюшной полости. Юрий Юрьевич поменялся с Настей местами, и сам долго искал отросток, который оказался расположен атипично, под самой печенью.

Юрий Юрьевич продолжил операцию сам. Потом, не удовлетворённый внешним видом отростка, который был чистеньким и розовым, Юрий Юрьевич продлил разрез и стал делать ревизию кишечника.

Нашли изменённый участок кишки. Послали частичку на срочную биопсию. А потом и Толя подключился к операции. Резекция кишечника, по поводу обнаруженной опухоли, продолжалась часа три. Настя тянула крючки в разные стороны, забыв обо всём.

О времени, об усталости, о себе.

Операцию закончили поздно ночью. В приёмном был ещё один пациент с аппендицитом.

— Нет, Настя! — на немой Настин вопрос сказал Юрий Юрьевич. — Пусть уж Толя делает, а ты — зашивай. Поздно уже. Ты уже ни на что не похожа.

Настя смотрела вслед усталому Юрию Юрьевичу. «Что было бы, если бы его не было рядом?» — подумала она.

Толя дал ей сделать разрез, зажать сосуды, а потом — зашить, начиная с мышц. Руки слушались Настю, несмотря на усталость, а, может быть, благодаря ей.

Аппендэктомию закончили в пять утра.

Второй хирург Толя задержался в приёмном отделении, и Настя в одиночестве поднялась в пустую, сумеречную ординаторскую.