Венди Холден - Нелады со звездами

— …большинство вещей мне неподвластно…

Белинда украдкой взглянула на свиту. В свете такого обилия прислуги неподвластность определенно являлась чем-то относительным.

— …и я должна постоянно оставаться свободной и невесомой…

Записывая эти слова, Белинда ехидно подняла бровь. Можно не сомневаться, этот номер Шампань подсучила бесплатно, и до полной невесомости ей тоже недалеко — она весит не больше семи стоунов, хотя каждая грудь — не меньше четырех фунтов.

К Шампань приблизилась еще одна ассистентка с маленькой вазочкой в руках.

— Ваше горячее масло, — почтительно прошептала она, принимаясь втирать снадобье в немыслимо гладкий лоб красавицы.

Белинда решила переменить тактику.

— Мисс Ди-Вайн, вы довольно долго отсутствовали в Великобритании, — разыгрывая из себя наивность, спросила она. — Как, по-вашему, приняла вас родина?

В ответ Шампань драматично взъерошила волосы.

— Я покинула Великобританию знаменитостью, — объявила она. — А возвратилась… звездой.

Воистину, самомнение этой женщины выходит за всякие рамки. Невероятно, какие щедрые подарки преподносит ей судьба. Белинда почувствовала, как у нее от зависти засвербило в пятках. Но теперь настало время задать тот самый вопрос. Перевести разговор на болезненную тему. Белинда долго не могла собраться с духом, но откладывать дальше было нельзя. Главный редактор ждет…

— Всем известно, что вы получили роль в новом фильме Ричи, — процедила сквозь стиснутые зубы Белинда.

— Да, я просто в восторге.

— И, естественно, вы будете сниматься вместе с… мм… — Белинде пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы закончить вопрос, — с Редом Кемпионом.

Шампань самодовольно улыбнулась.

Белинда прищурилась.

— Правда ли, — елейным голосом произнесла она, — что технический персонал «Бетонных башмаков» должен был дать письменное обязательство во время съемок не смотреть вам в глаза?

— Что? — взвизгнула Шампань. — Как вы смеете, черт побери? Я глубоко одухотворенная личность. Я считаю, что все люди равны. Я отрицаю превосходство одного человека над другим. Благодеяние, оказанное незнакомому человеку, является краеугольным камнем духовного просвещения.

— Значит, вы отрицаете, — настаивала Белинда, — что у вас возникли проблемы с режиссером из-за того, что в анонсе фильма чаще используются кадры с участием другого актера?

Шампань вздрогнула, расплескивая масло из вазочки.

— Ах ты, дура проклятая! — крикнула она на свою ассистентку. — Ты пролила горячее масло на мой «третий глаз»!

— Интервью окончено, — объявила Бренди.

Белинда, собрав вещи, с трудом поднялась с пола, разминая затекшие ноги.

— Фотограф из «Вога» уже ждет, — добавила Бренди.

Белинда изумленно уставилась на Шампань, встретившую это известие громкими непристойными звуками.

— Это очень помогает придать форму губам, — пояснила Бренди, выпроваживая Белинду за дверь.

— И не забудьте упомянуть, — бросила ей вдогонку Шампань в перерыве между звуками, которые можно услышать в туалете, — какая я глубоко одухотворенная личность!

— Не беспокойтесь, — многозначительным тоном пообещала ей Белинда, — не забуду.

В конце концов, размышляла она, громыхая вниз по металлическим ступеням, напоминающим пожарную лестницу, Шампань с лихвой перевыполнила основную заповедь своей новообретенной веры. Одному незнакомому человеку она определенно оказала очень большую услугу.

После того, как вся квартира содрогнулась от нового оглушительного грохота, Грейс бросилась на кухню, чтобы оценить повреждения. Мария с утра делала генеральную уборку.

— Мадам Грейс…

— Грейс. Просто Грейс, пожалуйста…

Олицетворение вселенской скорби, Мария ломала руки, стоя в окружении груды фарфоровых осколков. Всего, что осталось, насколько могла определить Грейс, от одной особенно отвратительной салатницы, подаренной Сионом, — на одном из осколков даже сохранился, ценник дешевого магазина. Своей глубокой центральной выемкой для нарезанных овощей и двумя вмятинами по краям для соусов салатница была ужасно похожа на большую фарфоровую бородавку.

— Ничего страшного не случилось. Честное слово.

Грейс уже успела понять, что общение с домработницей требует гораздо большего эмоционального участия, чем она предполагала. Мария, хотя и делала жизнь чище, значительно ее усложняла.

Настойчивое стремление Марии отвечать на телефонные звонки уже обернулось несколькими настолько перевранными сообщениями, что не было никакой возможности понять их смысл. Ни по неразборчивым каракулям, которые Мария время от времени оставляла засунутыми под телефон, ни по ее сбивчивому пересказу Грейс никак не могла определить, звонил ли ей Генри. Впрочем, это казалось маловероятным. После долгих уговоров Элли скрепя сердце согласилась позвонить ему насчет предстоящих съемок «Субботнего вечернего обозрения». Однако она категорически отказалась сопровождать Генри и Эвфемию в студию, сославшись на то, что у нее в это время свидание. Грейс не находила себе места, чувствуя неумолимое приближение назначенного срока.

Единственными сообщениями, передаваемыми Марией со стопроцентной точностью, были постоянные звонки леди Армиджер, желавшей знать, приедет ли Грейс на торжественный ужин. Грейс же, внутренне решившая скорее умереть, чем ехать в Венецию, никак не могла набраться решимости сказать об этом матери, не говоря о том, чтобы выдержать долгие уговоры, которые должны были неизбежно последовать за ее заявлением. Но пока что ей удавалось избегать разговоров с леди Армиджер.

В порыве либерализма Грейс убедила Марию, что та может приходить к ней, когда не занята у других клиентов, и это привело к совершенно непредвиденным осложнениям. Мария повадилась приходить в самые неурочные часы, как правило, когда Грейс была дома.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы та особенно возражала. Присутствие Марии, как ни странно, действовало на нее утешительно: весело насвистывая, домработница натирала до блеска полированные поверхности, отвлекая Грейс от угрюмых размышлений о собственных неудачах, разочарованиях и провалах последних нескольких недель.

Помимо любви к внешним выкрутасам, — сегодня, например, одна из ее платиново-белых прядей была выкрашена в ярко-оранжевый цвет, — Мария отличалась скрупулезной честностью и щедро относилась к своему времени. Она неизменно задерживалась у Грейс дольше, чем было оговорено: весело щебеча, мыла раковину, протирала пол, наводила порядок в шкафу. А с пылью она боролась, как со своим личным врагом. Жаль только, она не могла стереть воспоминания о Сионе у нее из головы; а так, отметила Грейс, все следы, оставленные им в квартире, были безжалостно уничтожены. Казалось, Мария действительно каким-то сверхъестественным образом обо всем догадалась и предприняла соответствующие действия. Первой исчезла фотография Сиона, швыряющего яйца в принцессу Маргарет, за ней последовали плакаты «Поддержим забастовку». Грейс оставалось только гадать, как поступила с ними Мария.