Фелисьен Марсо - На волка слава…

— Смотри-ка, — говорила она, — у тебя опять новые носки?

— Да.

Она наклонялась, щупала.

— Очень хорошо связаны.

С таким видом, как будто делала мне комплимент.

А однажды я услышал, как она сообщает госпоже Понтюс:

— У моего Эмиля-то женщина что надо. Она даже носки ему вяжет.

И в Анже тоже, позднее, мои товарищи по службе говорили:

— Мажи, он умеет устраиваться. Ишь, старушку себе завел. Хитрый парижанин.

Я видел их зависть, и это успокаивало меня. Ничто так не успокаивает, как чья-нибудь зависть. Сразу начинаешь ощущать в себе силу. Как на пьедестале. Мадемуазель Пук водила меня обедать в «Анжуйских герцогов», самый лучший в Анже ресторан. На бульваре, с окнами в двух метрах от тротуара. Сослуживцы, проходя мимо, останавливались, чтобы посмотреть на меня.

— Здесь хорошо, — говорила мадемуазель Пук. — Ты должен заходить сюда время от времени на неделе. В казарме еды, наверное, не хватает, я в этом уверена. Ты можешь совсем зачахнуть. Еще бы, со всеми этими строевыми занятиями.

И она совала мне деньги. Я, конечно, брал. Сразу же. Без жеманства.

Что не мешало ей разговаривать со мной так, будто она силой заставляет меня взять их. Система.

— Да бери же, бери. Не будь глупым. Солдат, это же всем известно, как живут в казармах. Ты ведь знаешь песенку.

И она действительно начинала напевать.

— «В австрийской армии служил один солдат, и был он очень, очень небогат…»

Игривый жанр.

— Даже Роже, ты знаешь. Как-то раз ему нужно было заплатить долг чести.

Так, значит, он не только девственность у нее взял? Значит, он брал еще и наличными. Какой, однако, мерзавец.

Короче говоря, со временем, мне кажется, я даже начал любить мадемуазель Пук. Впрочем, это ни к чему не привело, потому что именно в этот момент отношения у нас прекратились. Причем глупейшим образом. Прежде всего я должен уточнить, что для моих увольнений в Париже она заказала мне второй ключ от своей квартиры. Чтобы я мог хотя бы посидеть у нее, пока она не вернется с работы.

— Вот смотри, это сигареты для тебя, а вот тут интересная книга…

Ладно. И вот как-то раз слоняюсь я по ее кварталу.

Ба! А это кто еще?

Смотрю. На тротуаре передо мной вдруг остановилась женщина, молодая, волосы вокруг головы, в берете, челюсть немного чересчур выдвинутая вперед, вздернутый нос, — и все это в подчеркнутых оранжево-коричневых тонах, что-то вроде цыганки, но упитанной.

— Ну что, вы не узнаете меня?

— Как же!

Нет, я не узнавал ее, но успел стать более развязным.

— Пойдемте, выпьем что-нибудь.

Зашли. Между нами круглый мраморный столик с медным обручем — маленький кусочек планеты. Она сидит, перед ней сумочка, руки на сумочке.

— Ну так что, — произносит вдруг она, — я здорово вас тогда отшила, а?

Ну точно. Теперь я понял. Одна из тех, что дала мне от ворот поворот. Но какая из них? Явно не та, что показала мне язык. Может, та, что ударила меня зонтиком?

— Да уж, что было, то было, — говорю я. — Но вы действуете жестоко.

На что она, вся сияя.

— У меня был тогда парень, — сказала она.

Вполне разумный голос. С нюансиком: нужно же понимать, что к чему.

— А теперь у меня никого.

Короче говоря, повел я ее. В общем, даже не испытывая желания. По-глупому. Как обычно, когда делают глупости. Ведь когда делают что-нибудь умное, имеющее какой-то смысл, то сначала думают, разве не так? А глупость совершают именно так, без всяких размышлений. Словно тебя кто-то подталкивает. Словно у тебя вдруг закружилась голова. Оно ведь действительно существует, головокружение от глупости. И чтобы эта глупость получилась безупречной во всех отношениях, я веду ее, эту женщину, куда? В квартиру мадемуазель Пук. Что напало тогда на меня, до сих пор не пойму. Глупость, повторяю я опять. Или, может быть, все та же несчастная система. Нежелание платить за номер в гостинице, имея в двух шагах бесплатную. К тому же было всего три часа, а мадемуазель Пук раньше полседьмого домой никогда не возвращалась. Но вся беда в том, что мы заснули, как мертвые. Внезапно я проснулся от шума. Это была мадемуазель Пук Она стояла в дверном проеме, как на картине. Ее крупное лицо, ее шляпа. Стояла и смотрела.

— Эмиль!

Вот и все, что она смогла произнести. Немного, да? Нужно ведь принять во внимание обстоятельства. Неожиданность происходящего. А я, все что я нашел… Да, это правда, я был ошеломлен, еще не совсем проснувшийся, растерявшийся, испуганный. Я действительно испугался этой крупной женщины в дверном проеме. Короче, все что я нашел сказать, но совершенно бессознательно, клянусь, я не знаю, откуда это пришло, я произнес голосом старика Жюля:

— О! Только не надо пукать, мадемуазель Пук!

Черт побери, я подумал, что она сейчас рухнет на пол. Рот у нее открылся, но оттуда не выходило ни единого звука, а рука медленно поднималась к шее.

— Я тебе сейчас все объясню, Бланшетта.

Но она уже повернулась спиной. Я слышал, как она прошла в другую комнату, вышла на лестничную площадку, спустилась по лестнице. Женщина, лежавшая со мной в постели, спокойно сказала:

— Кто это, что за зануда?

Я уже начинал злиться. Как, валяться в ее постели и ее же оскорблять!

— Зануда? Это моя подруга. И к тому же это ее комната. Так что давай, отчаливай.

О! Как же она тут взбрыкнулась, эта курносая.

— Отчаливать! Я! Я должна смываться из-за какой — то зануды, из-за этой старой развалины!

Я хотел объяснить ей, но она уже встала и, топая ногами по полу, стала надевать свои трусики, причем с такой яростью, что угодила обеими ногами в одну штанину. Она спешила, спотыкалась, хваталась за спинку кровати и не переставала извергать проклятия:

— Такую женщину, как я?

Люди вообще странно рассуждают. Что значит такая женщина, как она? Ведь если разобраться. Женщина, как она? Она что, предпочла бы женщину, как какая-нибудь другая? У людей привычка говорить, чтобы ничего не сказать.

— Проходимец! Придурок! Пришибленный!

Кем пришибленный? Меня вовсе никто не пришибал.

— Педик!

Почему вдруг педик? Я только что с ней переспал. Где логика?

— И как я сразу не догадалась? С такой рожей маньяка!

Маньяка? Что меня больше всего раздражает в людях, так это их страсть употреблять слова невпопад.

— Подлец!

Она схватила вязаное одеяло и стала топтать его. Красивое, белое, вязаное одеяло.

— Оставь это одеяло в покое.

В конце концов она ушла. Было уже довольно поздно. Я постарался привести комнату немного в порядок. Потом сел. Сидел и ждал. Я был очень раздосадован. Мне не нужно было так разговаривать с мадемуазель Пук. Я в самом деле упрекал себя за это. Как будто мало она в мастерских натерпелась из-за этой шутки. Я был просто подавлен. И тут я увидел, как в комнату вошел, кто бы вы думали? Консьерж, маленький, щуплый мужичонка с бесцветными усами, которые росли у него прямо из носа.