Жан Жубер - Человек среди песков

Лошадь потряхивает гривой и негромко пофыркивает. Вдали мычит бык. Весь куст полон жужжанием пчел.

Я долго стоял неподвижно и смотрел на глухой фасад дома, ничего не ожидая, я был заворожен этой сценой — внезапным появлением всадника, — сценой, которую, как мне казалось, я видел много раз в волшебном фонаре. Я и посейчас испытываю какую-то тревогу, попадаю под магическую власть простого слова «всадник», влекущего за собой череду ярких, волнующих образов. Откуда это наваждение? Что это, моя собственная память или память многих поколений? В детстве мне довелось видеть в лесу псовую охоту, егерей, свору гончих — все то, что кануло теперь в вечность. Люди в красном пробирались подлеском, напряженно всматриваясь, бросая отрывистые приказания, оставляя за собой едкий запах пота. Отец положил на землю вязанку хвороста, толкнул меня за дерево со словами: «Стой тут!», и, ей-богу, я ждал, что он сейчас снимет шляпу, как, по уверению учебников истории, принято делать при появлении сеньора. Но нет! Он бормотал сквозь зубы какие-то ругательства. Вдали слышалось пение рога. Позже пошли новые книги, новые легенды: воины Учелло, всадники Дюрера. Когда я служил на Севере солдатом, один офицер каждое утро проезжал мимо нас на лошади. Прогарцевав по снегу, он исчезал в зарослях у реки. Всадники в моем представлении отправляются либо к женщине, либо на убийство.

А тут возник новый тип всадника — граф; он возник передо мной в сапогах, перетянутый ремнем, с высоко поднятой головой, и я не мог произнести ни слово «убийство», ни слово «женщина», хотя слова эти все еще смутно теснились в моей памяти. Я предпочитаю думать, что он просто сидит в углу зала, покуривает трубку и, поглаживая собаку, между затяжками потягивает небольшими глотками абсент. Но в действительности все ли обстоит так просто?

Я вижу, как старик выходит из боковой двери и, высморкавшись с помощью двух пальцев, направляется к амбару. Где-то мерцает огонек. Лошадь внезапно вскидывает голову, поворачивает ее к болотам и ржет.

Я вздрагиваю. Стряхиваю с себя чары, удерживавшие меня несколько минут в тени куста, и спешу в Калляж.

Однажды утром мы узнали, что граф арестован. Как и полагается, новость обросла фантастическими подробностями. На болотах якобы несколько часов длилось ожесточенное побоище, один полицейский — а может быть, даже и несколько — убит, другие же завязли в зыбучих песках, загорелась чья-то ферма. Хорошо еще, что не выдумали, будто граф бросил против полицейских стадо черных быков. На наших глазах создавалась легенда, а с другой стороны, стало ясно, как велика власть Лара над воображением жителей его края. Не всякий способен пробудить у окружающих столько фантазии. Если бы, к примеру, арестовали старика, это оставалось бы, так сказать, в рамках прозы. А с именем графа все разрасталось до эпоса. Но что бы тут ни говорили о графе, никто не утверждал, что ему удалось бежать. Хоть это-то по крайней мере соответствовало истине. И тут я поймал себя на мысли, что, если он дал себя схватить, значит, это его устраивало и каким-то образом входило в его планы.

Естественно, что финансовые расчеты подвигаются плохо, когда голова забита такими мыслями. Я вдруг, как бы случайно, обнаруживаю, что у меня есть один неотложный вопросик, который нужно разрешить с молодчиками сил безопасности. Я мчусь в их расположение и снова совершенно случайно натыкаюсь на унтер-офицера, который был до приторности любезен со мной, когда узнал, что мы земляки. Мы говорим с ним о делах, а потом я как бы невзначай бросаю:

— Ну как, ночь оказалась удачной?

Достаточно было взглянуть на него, чтобы понять, что он не сомкнул глаз.

— Да так себе, — отвечает он, подавляя зевок.

— Охотились на лисицу?

— Если угодно, да.

Хотя мы были с ним из одного кантона, он не слишком доверяет мне. У этих типов соблюдение служебной тайны в крови.

— И лисичку поймали?

— Если угодно, да.

— Как говорится в нашем краю: «Охотишься за лисой, поймаешь барсука, и скажи спасибо, что не вернулся несолоно хлебавши».

Он смеется. Напомнив ненароком, что мы родом из одних краев, я вроде бы умерил его недоверие.

— Только не думайте, что так уж приятно носиться ночами по этим проклятым болотам! В моем-то возрасте! Ранним утром на болотах, поверьте на слово, от жары не помрешь. И к тому же ихние быки проклятые чересчур резвые и плевать хотели на нашу форму. Не говоря уж о собаках… Например, нынче утром…

— Нынче утром?

— Да. Мы получили кое-какие сведения об одном типе, который живет на ферме у черта на куличках. Приезжаем в самое неподходящее время, даже светать не начинало. Пробираемся, как вы понимаете, чуть ли не ползком. Входим во двор, и сразу же из-за изгороди на нас бросается свора собак: огромные, черные, никогда таких и не видывал, свирепые, вот-вот вцепятся тебе в икры.

— Да что вы!

— Именно так. И тут же открывается дверь. Выходит наш голубчик, уже одетый, в шляпе и прочем — представляете себе, в такую рань, — ну точно он нас поджидал. Мы даже рты от удивления открыли. Обычно-то мы застаем молодчиков еще в ночных рубахах, и глядят они на нас как ошалелые. А он хоть бы что. Кличет собак, и они тут же исчезают, так же быстро, как и появились. Нам он кричит: «Подходите же! Чем могу служить?» Нет, вы только подумайте: «Чем могу служить?» Тут я ему говорю: «Полиция», и сую под нос мандат об аресте. Он рассматривает его, точно это визитная карточка, говорит, да так насмешливо: «Что ж, входите, господа. Я в вашем распоряжении».

Мне представился граф на рассвете, свежевыбритый, одетый в бархатный костюм, в знакомой мне черной фетровой шляпе, слегка сбитой на затылок. Да, это на него похоже — изысканная вежливость. Я не сомневался, что и у него тоже были свои «сведения». Он провел полицейских в прихожую, затем в большой зал и указал на кресла светским жестом:

— Прошу вас, садитесь!

Они смущенно забормотали:

— У нас времени нет. Обыск…

— Как вам угодно. Вы здесь у себя дома.

Он должен был в душе подсмеиваться над ними, так как бумаги, если таковые вообще у него были, уже давным-давно находились в безопасности, в каком-нибудь тайнике на болотах. Я ясно представил себе эту сцену: за окном разгоралась заря, резко обрисовывавшая черты лиц, приглушавшая свет ламп.

Я спрашиваю с самым невинным видом:

— И вы что-нибудь нашли?

— Ничего. Но все же его забрали. Говорят, он был на подозрении. Пока его содержат в доме предварительного заключения в Вилляре. Однако требуются доказательства. Но искать их все равно что иголку в стоге сена. Кстати о сене, есть ли какие-нибудь вести с родины?

Было ясно, что больше он ничего не скажет, но, в общем-то, я узнал все, что хотел. Я произношу еще несколько вежливых фраз и бегу к Симону.