Алексей Иванов - Земля — Сортировочная (сборник)

– У меня знаешь какая кв–в–валификация?… — спросил Карасев и потряс меня за плечи. — Я с этой самогонкой так з–замаскировался… Другой агент сто лет учиться будет, как под землянина подделаться, а я уже… Уже!… А диктатор наш галактический, ере–пень крачовый и крача ерепенная, разжаловать меня хотел!…

– А у тебя… к–классификация!… — тонко и злобно крикнул я.

– Да!… — вскинулся Карасев. — Мне нельзя ее терять!… И… и… — он наконец всхлипнул и прижал меня к себе, — и я ж люблю вас… Там же одни андр–роиды, выпить не с кем… Вовка, друг… Как же я там без тебя?!.

А больше я уже ничего не помню.

P . S . Я всегда говорю, что надо песатъ правду жизни даже в научнофантастической повести. И сдезь я напесал правду жизни, тоись ничево не узнал у Кара–сева, потомучто здуру закосел.

Не помню, как я очутился у ворот. Они уже были закрыты, Барбарис держался за башку, а ведра с нами не оказалось.

– Вовтяй… — тихо сказал слегка зеленый Барбарис, — я домой пойду…

– А чего?… — с трудом поинтересовался я.

– Пойду я… — прошептал Барбарис. — Надо…

– Проваливай… — ответил я и присел на бугорок.

В голове у меня шумело, как на станции. По небу плыли противные облака. Барбарис, сгорбившись, уходил под насыпью.

Напротив на путях стояла корова Бунька и глядела на меня. Она была пятнистая, как американский танк, и принадлежала старухе Чуркиной. Бунька всегда упрямо паслась на путях, а потому насмерть враждовала с Байконуром. Я подозреваю, что паслась–то на путях она назло ему. Только сверхъестественная интуиция помогала ей избегать столкновения с поездами. Но в отношении Байконура интуиция иногда не срабатывала.

Муть у меня в голове осела, и я поднялся.

Я медленно добрался до старого вокзала, обошел склады и мимо водонапорной башни бегом спустился в овраг, а потом вскарабкался наверх и очутился на улице Мартина Лютера Кинга.

Я вздрогнул. Прямо на меня по улице шла бригада слесарей, а среди них — проклятый Николай Меркин.

Это была знаменитая у нас «меченая бригада» — бригадир Орленко, Пантелеев, Огрейко, Половинкин, Адидас Тимур–Заде, Израиль Наумович Ниппель, Колька Меркин, Копытин и Дрищенко.

Мечеными их прозвали в прошлом году. К Израилю Наумовичу Ниппелю приехал жить его брат Арон Наумович. Они всей бригадой отмечали новоселье, и Арон Наумович похвастался, что он стоматолог. Ему почему–то никто не поверил, а он разгорячился. Он заявил, что может кому угодно поставить коронку даже с закрытыми зу… тьфу, глазами. Тогда они всей бригадой побежали к поликлинике и влезли в окно зубного кабинета. Арону Наумовичу завязали глаза, и он им всем бормашиной обточил по правому верхнему клыку. Но до коронок дело не дошло, потому что ему уже все поверили. Они вылезли из кабинета обратно и пошли к Карасеву (я думаю, они хотели у него как–то играть, бегать друг за другом, потому что они говорили, что хотят «догоняться»). А утром они проснулись и языками во ртах нашарили шпеньки, которые у них остались от зуба. Они ужасно раскипятились и двинулись к Ниппелям. Потом Арон Наумович поставил им всем коронки, за что их прозвали мечеными.

И вот сейчас «меченая бригада» шла по улице Мартина Лютера Кинга, и я увязался за ними. Мало того, что с ними был Меркин! Этот козел Меркин, Половинкин и Огрейко шагали, почему–то взявшись за руки, как в детском саду! Все это было очень странно. И вдруг я допер, что они не просто так идут, а таким манером незаметно конвоируют Половинкина!…

И это еще не все! За ними шел Адидас Тимур–Заде, который по–русски знал слов двадцать, да и то не мог связывать их никакими падежами, кроме «ерепены крачи». Адидас Тимур–Заде, который не знал, мужского или женского рода слово «пальто». И этот Адидас Тимур–Заде вдруг оборачивается на своих мужиков и говорит им:

– Собратья! Спешите! Бесценен каждый миг! Тут я, понятно, маленько опупел, и в моей голове молниеносно вспыхнула картина тайной организации, которой у нас на Сортировке просто нечего делать, если не грабить поезд!

Я крался за ними в кустах, как Штирлиц, прятался за деревьями, обнесенными маленькими заборчиками от коз, за хлебным фургоном бежал до столовки, в которой хозяйничала злобная тетка Рыбец, и ни на секунду не упускал их из виду.

– Одумайтесь! — услышал я тихий, но полный силы голос Половинкина. — Братья, одумайтесь! Вы подняли руку на закон, на власть!

Бригадир Орленко не ответил, только Тимур–Заде отрывисто бросил ему:

– Ренегат!

Они взмыли вверх по лестнице на переходной мост, что раскорячился над железнодорожными путями, а я на четвереньках полез под вагонами снизу. За депо они резко свернули в сторону и нырнули в кусты, из которых торчал гипсовый рабочий без ноги (про ногу, конечно, я заранее знал, а снаружи травма незаметна). Я обежал скверик и увидел, как они шагают в сторону карасевского тупика. Я почесал следом и едва успел спрятаться за угол старого гаража, когда они остановились на пустыре перед оврагом.

Огрейко и Меркин отпустили Половинкина, и слесари стали полукругом, прижав его к самому склону.

– Как бы ни был жесток ваш приговор, — сказал им Андрей Половинкин, — но я говорю вам не от своего имени, а от имени закона, правоту которого, заключенную в силе, я понял так поздно. Одумайтесь, слышите меня, о несчастные!…

– Ты можешь говорить что угодно, — глухо сказал Копытин, — но дела своего мы не предадим, как ты.

– Я начинал с вами эту опасную игру, — продолжал Половинкин, — и я был готов умереть за нее. Но теперь я понял, как далеко мы были от истины!…

– Сколько тебе заплатили, изменник? — мрачно спросил Орленко.

– То, что я сделал, не измеряется деньгами и не деньгами будет вознаграждено! — гордо ответил Половинкин. — И мне не жаль погибнуть, если кости мои лягут в основание великого дворца закона! Стреляйте в меня! Я жалею не свою короткую жизнь, а вас — преступников и злодеев! Придет время, и вы раскаетесь!…

– Собратья! — грозно обратился к слесарям Адидас Тимур–Заде. — Назовите кару изменнику нашего дела!

– Смерть, — твердо сказал Орленко.

– Смерть, — повторили Колька Меркин и Израиль Наумович Ниппель.

– Смерть! — прозвучало из уст Копытина и Огрейко.

– Смерть… — прошептал Пантелеев.

– Смерть и забвение! — произнес Дрищенко.

– Воля ваша… — вымолвил Половинкин. — Убивайте… Но помните, сволочи, что вам за меня придется крепко заплатить!…

Слесари молча вынули из карманов детские пистолеты (без присосок, потому что в наших «хозтова–рах» запасных не продавали, а те, что были сразу, сразу и потерялись) и нацелили их на Половинкина.

– По врагу и предателю… — скомандовал Орленко, — огонь!