Леонид Левонович - Ветер с горечью полыни

Совещание длилось около трех часов без перерыва. Выступления были спокойные, умеренные, краткие. Никто никого не критиковал. И руководители, и подчиненные понимали, что все они заложники Чернобыля. Кому было куда бежать, тот уже сбежал, кого смогли — отселили. Переселение идет и сейчас. Докладчик, заместитель председателя райисполкома, лишь пожурил строителей, хоть и понимал — не они виноваты в срыве плана. Если бы были материалы, деньги поступали своевременно, дома для переселенцев росли бы, как грибы после дождя.

Выступал и директор лесхоза Капуцкий. Погоревал, что план посадок леса увеличен, а людей и техники нехватка. Андрей слушал его с вниманием и настороженностью. С вниманием оттого, что ему придется все услышанное вложить в уши своим подчиненным, а настороженность имела другую причину: вдруг директор необдуманно ляпнет, что к ним вернулся на должность лесничего земляк, бывший секретарь обкома партии. Тогда бы Сахуте пришлось подняться, на него бы все смотрели, как на чудака, а кто-то, может, и зааплодировал, хоть в душе усмехнулся бы: во жизнь прижала партократа, что и столицу бросил, значит, тесно стало возле корыта, оттолкнули, выплюнули. К счастью, директор ничего такого не ляпнул, председатель колхоза подвез Сахуту до лесхоза, пообещал заехать сюда, когда решит свои дела.

— Ну что, Матвеевич, освоились, осмотрелись? Надо вас одеть по-нашему, — директор похлопал по плечу старшего по возрасту бывшего высокого партийного начальника. — Привезли новую форму. Вот вам звездочки в петлицы, — достал из ящика стола маленькую коробочку. — Шесть штук. По три… — Станешь главным лесничим, — вдруг перешел на «ты», — тогда будет четыре звездочки. Может, примеришь тут? Скажу секретарше, чтобы никого не пускала. А я выйду.

От новой темно-зеленой формы с блестящими пуговицами пахло чем-то незнакомым: то ли краской, то ли нафталином. Короче, чем-то холодным и казенным.

— Дома померяю, — ответил Андрей и сам удивился, что домом называет не квартиру в Минске, а комнатушку-закут в том же здании, где и лесничество, только вход с другой стороны: в одной комнатушке обосновался помощник. В другой он, Сахута.

— Если что не подойдет, можно подогнать в ателье. В райцентре есть. И в Белой Горе подгонят. Сегодня зарплата у нас. Можно одним скрипом замочить и получку, и форму, — широко улыбнулся Капуцкий, аж присел под усами крючковатый нос. — Чтобы новая форма хорошо носилась. Чтобы не натирала нигде.

Замачивали втроем — директор пригласил для знакомства главного лесничего, который готовился к пенсии, и его должность обещали Сахуте. И после рюмки разговор вертелся вокруг производственных дел и забот. Вот паркета наделали много: отличный, дубовый. Из чистой зоны. А покупатели опасаются брать — боятся радиации.

— Так у меня есть покупатель. Наш земляк. Работает на телевидении. Квартира большая. Ему много надо. Жена давно агитирует содрать опостылевший линолеум и положить паркет.

Андрей рассказал, что земляк Петро Моховиков теперь перешел в издательство, что он там главный редактор, готовят книги в защиту природы. И о лесе — тоже.

— Нужный человек, — сразу подхватился Капуцкий. — Позвоните. Пусть обмеряют площадь квартиры. Скажут, сколько им надо.

И вот уже вечером Андрей сидел в своем кабинетике и пробовал дозвониться до столицы — днем ему это не удалось. Да и времени не хватало. Вечером сподручнее. В новой форме с тремя звездочками в петлицах форменного кителя. С первой зарплатой на новой должности Андрей чувствовал себя как никогда уверенно, впервые подумал: хорошо, что вернулся домой. Не побоялся сплетен, оговоров. Сочувственных взглядов. Не мерил тут ни разу давление — нечем было и некогда, чувствовал себя лучше, чем в Минске, живот его спал. Слинял. Ремень на форменных штанах затянул чуть ли не на последнюю дырку. «Интересно, налезли бы сейчас студенческие штаны? — подумал с улыбкой. — Похоже, близко к той холостяцко-комсомольской кондиции».

А сегодня после совещания, деловитого, спокойного, после замочки новой формы и первой леснической зарплаты — казалось, что деньги греют карман, хоть и немного их. Неужели и деньги тут радиоактивные? Нет, радиация сейчас меньше всего волновала Андрея Сахуту. На душе небывалое ощущение свободы, полета. Не нужно остерегаться, чтобы не попасть под горячую руку первому. Не нужно бояться звонков из ЦК. Он тут, в лесу, самый главный. После обеда можно вскинуть ружье на плечо и пойти на уток. Что он и делал частенько вместе с помощником. Тот умеет ловко ощипать, выпотрошить утку и приготовить наваристый бульон. А что в нем могла быть радиация, об этом старались не думать.

Андрей пожалел, что никто сейчас не видит его в новенькой форме: ни бывшие коллеги-обкомовцы, ни жена, ни дети. Внезапно поймал себя на грешной мысли-желании: захотелось, чтобы его увидела Полина Максимовна. Та горячая комсомолка-агрономша, с которой он целовался на открытии клуба в Беседовичах. Он вспомнил о ней, когда слушал доклад, посматривал на Анатолия Раковича, председателя райисполкома, того Толика, который вытянул райкомовский «газик» из глубокой лужи. Аж не верилось, что было это тридцать лет тому назад!

Он не знал, что Полина тоже приглашена на заседание, высмотрела его, когда Андрей надевал плащ и вместе с председателем колхоза Иваном Зинкевичем шел к выходу. Он аж вздрогнул от неожиданности, когда услышал:

— Андрей Матвеевич! Минутку подождите, — к нему приблизилась очень знакомая обличьем женщина с красивым открытым лицом. Из-под очков глянули большие темно-карие глаза, как спелые вишни после дождя. — Не узнаете? А помните Полину-комсорга из Беседович? Открытие клуба…

— Конечно, помню. Хоть и давно было.

— Я понимаю, тут не место для воспоминаний. Есть просьба… Можно ли выписать у вас дров? Вы, может, слышали про мое горе? Теперь вот самой и о дровах надо заботиться. Поблизости от райцентра все повырубали.

Андрей выразил ей соболезнования. Зинкевич тем временем крикнул от дверей, что ждет на улице. Они с Полиной отошли в сторону. Андрей коротко рассказал про свою семью, Полина немного о себе. Договорились, что завтра или послезавтра она приедет с сыном в лесничество.

Он снова набрал номер квартиры. В трубке слышались занудливые короткие гудки. Тогда позвонил Петру Моховикову. Тот был дома. Обрадовался другу. Еще больше обрадовался, когда услышал, что Андрей может привезти паркет.

— Сейчас посоветуюсь с женой. Обмерим квартиру. Я позвоню. Скажи номер…

На этом попрощались, хоть обоим хотелось поговорить, поскольку событий в их жизни произошло немало.

Наконец дозвонился домой. Сквозь шум и треск чуть узнал голос Ады. Может, потому, что плохо было слышно, голос жены показался чужим, холодным. Расспросил про детей, про домашние дела. Похвастался, что получил зарплату, новую форму.