Эли Бар-Яалом - Нора

Ладно. Я к чему маму свою помянул — она мне все рассказала, чтобы я другую мать никогда просто так не называл. Знаешь, ту самую, которую… ну, которую нормальные мужики двести раз в день зовут. Так, мол, говорят, твою мать, да растак, говорят, твою мать. А она от этого сильней становится. Она, слышь, настоящая, мать эта. Она Адаму первой бабой до Евы была. Ну, которые в Библии. Мы-то теперь ни хрена не понимаем из того, что там написано, что здешние пейсатые, что наши там с крестами до пупа. А все правильно написано.

Ты ж посмотри — у Адама с Евой сын-то был, пocлe Каина с Авелем, звать Сиф. Вот от него, вроде, мы все должны происходить, правда? А ты мне скажи, ты наплюй, что третий час ночи: кого он в жены взял, а? Не, эту самую мать он в жены не брал, эта мать всем жена, и тебе жена, если что приснится хорошее — ты понял, да? А вот дочку ее Сиф в жены брал. И не одну, наверное. А потом еще дочки у Адама с Евой были, их мужья тоже этой матери сынки.

О — вот ты и спросил, «от кого». А эта мать от всего залетает. Лучик солнечный в нее посветит — она и залетит, родит кого-нибудь. Травка, букашки — от всех рожает. И от людей, конечно. Даже от баб, хотя хрен один знает, как это у нее получается.

Голос в трубке закашлялся.

— Володюшка, слышь? Погоди, скоро закончу. Ребята у этой матери при таком раскладе тот еще вид имеют, на человека непохожие они. Но в те времена какой был выбор — или на своей сеструхе, или на вот таких. А всем хотелось. Вот так-то мы, Володюшка, от этой матери и произошли все.

Голос помолчал.

— Все-все, слышь, кромe Каина — он один остался без капельки крови этой матери. А потом был всемирный потоп, тоже история — ученые копали-копали — ничего не выкопали, одни сказки рассказывают по всему свету; нo обману не может быть, раз все подряд говорят. Был ковчег, их там до чертиков набилось, а когда они вышли — только между собой жили. Так что мы все равно от этой матери происходим, нo — как это говорят? — от избранных особей, да, по-ученому? Ты смотри-ка, я тоже по-ученому могу.

А вот сейчас я тебе расскажу, какое это к нам с тобой касание имеет. Был у этой матери сын. Их у нее миллионы были, а ей этот приглянулся. Большой был, круглый, пухленький. Царем работал, слышь, тут, в Израиле, до потопа еще, в городе Иерихоне — это который арабы себе забирают сейчас. Вот она, мать такая, согрешила с сынком своим. И родилась у ней угадай кто? Ну и не гадай. Магда наша с тобой у нее и родилась.

Тут матери этой по рогам и врезали. У нее, слышь, уговор был — ну, знаешь с кем, — мол, ко всему, к чему хочешь, приставай, а родных детей не тронь. Добро бы внуков-правнуков — не уследишь, а чтобы от собственного сына семечки щелкать — это грех, это чересчур.

Крупно она, значит, получила, теперь она вроде есть, нo не видно ее вовсе, и детки у ней типа как невидимые. А сына ее, царя, Ерах звали, поэтому и город Иерихон: вот, его тоже наказали. Стал он пухнуть, пухнуть, круглеть, слышь — возьми, глазы подними: видишь, луна? — это он и есть. Растолстел до ужаса, как шестая часть земного шара стал. Как Союз наш Советский, значит, до перестройки. Теперь вокруг Земли кругом ходит, на него парочки глазеют, астронавты-космонавты ботинком морду топчут. Морда-то видна, слышь, глазки да рот с носом… Тесть мне, выходит, по закону. У красавицы нашей в паспорте отчество прямо написано: Ераховна. Имен она себе, думаю, двести переменяла, а папашу уважает, признает. Она же, слышь, мужиками промышляет, потому что ущербная энергетика у ней.

Гены, не гены — уж не знаю, какие там гены у этой матери и ее сыночка, слышь — а вот попорченный ребенок получился. Красивая, верно, умная вроде, а в голове одно: поймать мужика за — ну, ты понимаешь, за что, да? — и присосаться. Ей от этого сытно, а у мужиков нормальной жизни нет больше: из них упыри делаются, клыки заводятся: за то, что Магде нашей дались, им теперь всю жизнь кровь нужна, живая. Вот как Дракула из фильма, знаешь, да? Так она мне все сама рассказала, был такой румын богатый много лет назад, о нем разные сказки сочиняли, так и фильм получился. А Магда женой была у того румына. Еще вот у Шекспира, помнишь, Гамлет, который короля Шотландии убил, потому что жена подучила? Она та самая леди Гамлет и была. Или вот я — не было бы у меня умной мамули, я бы уже упырем ходил. Кровь бы сосал. А так водку сосу. Я тоже колдовать умею, и водка меня спасает. А ты, мужик, не пей водку, ты беги от красавицы поскорей. Я с ней угроблюсь, мне она ничего не сделает. Мне никто ничего не сделает, хоть ты чего.

В трубке послышалось бульканье жидкости.

— Ты, Володюшка, на меня не сердись. Я тебе к добру говорю. Можно, конечно, и упырем быть, и хорошим человеком оставаться; нo трудно, я бы не смог. Я вот старого мужа Магдиного в Москве встречал, поляка, он мне рассказывал: он в войну у немцев кровь сосал, под оккупацией. А потом разных гопников, шваль там разную потреблял, значит. Ну, это по закону, конечно, выходит самосуд, нo тут с голодухи вообще удивительно, что думаешь про такое. Ты вот корову ешь, свинюху там — ну, ты у нас еврей неверующий, свинюху ешь, да? — ты ж не проверяешь, какая она была, там, грешила, кабану своему рога наставляла, или, наоборот, честно себе жила, по-свински? А он проверяет, значит, честный мужик. А с Магдой он лет двести жил, тo они расставались, тo опять сходились. Знаешь почему? А угадай! А он ее любит. Любит, понимаешь, потому что она хоть и шлюха позорная, хоть и древняя, как не знаю что — а ведь баба-то хорошая, умница ведь. И я ее люблю, поэтому и пропаду с ней. А ты не зависай. У тебя жена есть. Не нравится жена — бросай ее, заведи другую, третью. А Магду не тронь. Вот.

Володя что-то зашептал в трубку.

— Ну, не веришь — живи как умеешь. Я как лучше хотел. Ну, ты астрономией увлекался, подумаешь. А я в кружок авиамоделистов ходил, знаешь, как здорово? Девятьсот миллионов лет как минимум луна вращается? Ну, значит, столько лет нашей красавице. Я подробно не знаю. Если интересно, можешь Магду спросить, она все тебе расскажет. Как первое? Да, точно, первое апреля. Ты что, Володька, думаешь, я совсем спятил, тебе на первое апреля такое ночью устраивать? Ладно, будь здоров, голову только раскрути, подумай немножко. Пока!

Тихо в прихожей Володя вешает трубку и стоит у двери. Тихо на кухне вешает трубку второго телефона Галина и бесшумно проскальзывает в спальню, под одеяло. Через десять минут туда возвращается Володя. И продолжается ночь.

Date: 27 April 1994, 11:23

From: marek@mosserv.ru (Mark Soranskij)

To: vorona@gigant.solotrans.ru

Хозяюшка!

Отвечаю сразу на твои письма от 18.4 и 21.4, благо в последние дни был в отъезде, а точнее — в отлете. Ты уж не сердись на меня — все ищу приключений на изрядно потрепанную свою задницу, а они требуют приготовлений. Феноменальная способность к быстрому передвижению, приобретенная мной в результате пагубного общения с М.Е., сокращает путь, нo хлопоты уменьшает ненамного — разве что без паспортного контроля обхожусь. За эти 10 дней где я только не побывал! Вот ты сейчас и думаешь: «всюду побывал, а у меня не бывал». Правда, Норонька, ты подумала так? А ведь чуть не каждую ночь я стоял под семиэтажкой на Ивановском, во внутреннем дворе, и глядел в твое окно, как старый дурак. Пожалуй, «старый дурак» ко мне уже не подходит, «древний идиот» звучит куда более незыблемо и устрашающе. Когда вокруг точно не было ни живой души, я взлетал к четвертому этажу и заглядывал, каюсь, в твою спаленку. Все, что открывалось мне — замерзшая левая ступня, выбивающаяся из-под одеяла, дa груда одежды, сваленная в углу. Еще кошка твоя пробуждалась и глядела в меня, прищурясь, всевидящим змеиным оком; тут смелость моя кончалась, и я убирался восвояси с космической скоростью, пуще всего на свете боясь твоего пробуждения.