Андрей Цаплиенко - Экватор. Черный цвет & Белый цвет

Все, что случилось потом, я помню смутно. С какого-то момента память стала работать, фиксируя происходящее урывками. Вот вертолет снижается к палубе. Джонсон приподнимается и смотрит наверх. Пули рэбелов барабанят по палубе совсем рядом с ним. Но он на них внимания не обращает. Его губы шепчут незнакомое ругательство на гио. Он медленно наклоняется и, словно потерял что-то, шарит по палубе. А когда находит, я замечаю, что это гранатомет РПГ-7. Уже снаряженный и готовый к бою.

Джонсон кладет его на плечо и разворачивается в сторону вертолета. Остроносый заряд смотрит вверх, прямо на машину. Но это не может быть реальностью. Это дежа-вю страшного случая на Сприггсе. Не надо повтора, Джонсон! Не стреляй! Я тебя умоляю!

- Не стреляй, там она! - закричал я Джонсону. Но он меня не слышал. Вертолетчик, как только разглядел гранатомет Джонсона, сразу же попытался включить форсаж и рвануть с места. Мои слова потонули в реве двигателя.

И тогда я рванул к нему. Я не замечал ни пуль, ни снастей, ни всего того, чего, обычно, бывает много на палубе. Мои ноги сами летели к нему, и я бы остановился только тогда, когда сбросил бы его в океан. Но для рывка расстояние от кормы, где находился я, до носа, где стоял Суа, было слишком большим. Я успел добежать только до рубки, когда Джонсон нажал на спуск. Граната, вращаясь, вышла из трубы и шипя, как змея, полетела в направлении вертолета. “Нет! Нет! Это уже было!” - завыл голос внутри меня. И сам я закричал вслух, в полный голос. Как зверь кричал, нечеловечески отчаянно.

Я подлетел к черному психопату в тот момент, когда граната влетела в борт вертолета. Она легко вошла в него, это было заметно даже невооруженным взглядом. Через мгновение вертолет словно осел в воздухе и тут же превратился в огненный шар. Ярко-красный в середине и иссиня-белый по краям. С неба дохнуло беспощадным жаром. Внутри шара было мое счастье и моя любовь.

И я оттолкнулся от палубы обеими ногами, чтобы взлететь как можно выше и, пробив огненную оболочку, оказаться вместе с ними, там, внутри.

- Пей! - услышал я голос в темноте. - Пей.

Здесь темно. Воздух липкий и прогорклый. Все пространство вибрирует, подчиняясь ритмам невидимого двигателя. Вот, оказывается, что бывает после того, как наступает конец. Я уже не человек из плоти и крови, а просто мысль, пойманная неизвестным ловцом и помещенная на вечное хранение в середину черной бесконечности.

- Пей, - упрямо повторял знакомый голос, но я никак не мог вспомнить, кому он принадлежит. Голос настойчиво и упрямо повторял кому-то свою просьбу. И я догадался, что этот кто-то - я сам. Я почувствовал, как в меня вливается тоненькая струйка жидкости, и обнаружил, что кроме мысли у меня есть еще губы и глотка.

Постепенно ко мне возвращались чувства. Наверное, так чувствует себя робот, к которому по одной присоединяют конечности. Сначала он это просто программа, записанная на чипе. Потом у него появляются фотоэлементы, он начинает видеть мир. Потом к нему подсоединяют тело, руки, ноги. Он шевелит пальцами и радуется тому, что может узнать этот мир наощупь.

Мое горло оказалось пересохшим, а губы растрескавшимися. Мне стало больно глотать неизвестную жидкость, и в знак того, что, мол, достаточно, я покачал головой. Я могу шевелиться! Это было удивительное открытие. Значит, еще не конец, и жизнь продолжается. Но вместе с чувствами стала возвращаться и память. Я вспомнил палубу корабля. Огненный шар над ней. И то, что было внутри этого шара. То, ради чего я отдал бы, не раздумывая, все, что имел. Я отдал бы все ради того, чтобы в момент вспышки оказаться в вертолете. Но это было уже невозможно.

- Он стонет, - заговорил другой голос, тоже довольно знакомый. - Значит, будет жить. Дай ему еще этого пойла.

Микстура снова полилась внутрь меня. Я ощутил ее вкус только со второго раза. Она напоминала травяной чай, который собирают в крымских горах, а потом вязками сушат под потолком, помешанные на своем здоровье старухи. Как ни странно, неприятный напиток окончательно вернул меня в этот мир, назад к реальности. “Хорошо бы открыть глаза,” - сказал я сам себе и поднял веки. Свет электрической лампочки ударил мне в глаза. Почти, как вспышка от взрыва. Я увидел в самой середине стеклянного пузыря молнию от вольфрамовой нити и снова прикрыл глаза.

- Порядок, - удовлетворенно сказал первый голос.

Я вспомнил, кто этот человек. Его зовут Сергей Журавлев, журналист. А второй это Григорий Волков, капитан корабля и, по совместительству, неблагодарная сволочь. Между собой они говорили на языке, который мое сознание идентифицировало как русский. Я был почти в порядке. Если не вспоминать о том, что мне больше хотелось умереть, чем жить.

- Полежи, полежи, Андрей, - ласково сказал Григорий.

Но я и без его уговоров не хотел вставать.

- Послушай, Гриша, не трогай его. Пойдем отсюда. Придет в себя и встанет сам, - попросил вполголоса Журавлев.

Григорий согласился. Я услышал, как щелкнул автоматический замок и где-то за дверью затихло неторопливое шарканье шагов. Я снова приоткрыл глаза и осмотрелся. Возле меня стояла крашеная белой краской тумбочка. Над ней висела полка с книгами. Я повернул голову. Ноги упирались в грязный пластик стены. Помещение очень напоминало купе проводника в поезде дальнего следования. Только окно было не квадратным, а круглым, с мутным стеклом, за которым плескалась зеленоватая вода. Я понял, что нахожусь в капитанской каюте. В которой до меня спала Маргарет. Мне захотелось закрыть глаза, и я снова ушел в беспамятство.

Когда я в следующий раз открыл глаза, рядом со мной, на краю койки, сидел Григорий. В руках у него была плоская металлическая фляжка.

- Выпей, - протянул он ее мне.

Я взял фляжку и сделал небольшой глоток. Опять трава. Я бы лучше выпил виски, причем, всю бутылку залпом.

- Сейчас тебе это нужно больше всего, - сказал Гриша, словно прочитав мои мысли.

“Мне уже ничего не нужно,” - горько усмехнулся я про себя и попытался приподняться. Голова гудела. Когда я сел, свесив ноги с койки, в висках застучало.

- Вставай постепенно, - посоветовал Волков. - Хочешь, помогу?

Я отвел в сторону его участливую руку и привстал с койки. Ноги были словно набиты ватой и плохо слушались. Я сделал несколько шагов по крохотной каюте и снова сел на койку.

- Тяжело? - риторически спросил Григорий.

Я вместо ответа глотнул еще немного из металлической фляжки.

- Оно и понятно, - пробормотал моряк, - три дня пластом...

- Как три дня? - переспросил я его.

- А вот так. Ты три дня был без сознания. Тебя то лихорадило, то попускало. Весь в холодной испарине. Тошнило тебя постоянно, даже вода в желудке не удерживалась. Очень похоже на лихорадку лассо. Но не лассо. Что-то на нервной почве.