Андрей Цаплиенко - Экватор. Черный цвет & Белый цвет

- Сейчас, сейчас, - суетился Журавлев в поисках открывалки. Он сначала окинул взглядом комнату. Открывалки не было. Сергей пошарил по карманам. Затем махнул рукой и сорвал зубчатую крышку о спинку стула. Дерево скрипнуло. На спинке остались глубокие царапины, но крышка все же слетела с шипением, из горлышка поползла пена, а по всей комнате растекся аромат столь необходимого сейчас утреннего хмеля.

- На вот, одень трусы, - подкинул мне Сергей валявшийся рядом с ним флаг моей независимости.

Я ни слова не говоря, одной рукой начал одевать трусы, а другой схватился за бутылку и опрокинул ее в свое нутро. Она влилась за несколько секунд, почти вся. После этого я снова обрел дар речи. Начал с волновавшего меня вопроса.

- Где мы?

- В гостях. Хозяйку зовут Мики. Маргарет Лимани. Сначала ты привез ее в “Бунгало”, потом приехал я, и мы вместе поехали к ней.

Я подумал и продолжил допрос.

- Секс был?

- Какой секс, Иваныч? Ты так быстро “отъехал” по дороге, что только песни мог петь. Да и то, вполсилы.

- А почему я голый?

- Да ты же не хотел ложиться, и все норовил убежать, а Мики предложила тебя раздеть догола. Сказала, что голым он все равно никуда не убежит. Кстати, она сама хотела убедиться, что у тебя...ну, что, в общем, ты не можешь.

- А у тебя?

- Что значит “у тебя”?

- У тебя с ней что-то было?

- А тебе-то какая разница? Завидуешь?

Я бы с удовольствием заехал бы ему в рыло, как на аэродроме. Если б смог. Но Сергей не всегда был язвительным подонком, сочувствие в нем нет-нет, да и просыпалось. Вот, к примеру, сейчас пива принес.

- Извини, Андрей Иваныч, она, конечно, хороша. И она, извини меня за правду, хотела меня. Хотела мужика вообще. Но я... - он запнулся и продолжил все в той же обычной своей язвительной манере. - Но я решил свалять дурака. Прикинулся таким же пьяным, как и ты.

- Зачем?

- Во-первых, она твоя добыча. Ты ее первый заметил. А во-вторых, - нотки потешного пафоса зазвучали в его голосе. - С учетом местной статистики распространения СПИДа предпочитаю как минимум вдвое уменьшить риск заражения чумой двадцатого века всех – подчеркиваю! - всех бывших советских граждан, пребывающих в этом доме.

- А что это за дом? Твоя гостиница или что-то другое?

- Другое, Иваныч, совсем другое, - и Сергей, демонстративно прокашлявшись, продолжал юморить. - Наши корреспонденты находятся в гуще событий. Сейчас они знакомятся с личной жизнью и бытом обычной представительницы либерийского народа Маргарет Лимани, которая живет в скромном двухэтажном особняке.

- Слушай, - говорю. - тебе бы в советское время в газете “Правда”работать.

- Для “Правды”, Иваныч, я слишком молод. Не поверишь, я начинал карьеру в “Мурзилке”.

Я сразу и не понял, что это он там говорит.

- Где начинал? В “Мурзилке”?

- В “Мурзилке”, в “Мурзилке”, именно так, - закивал Журавлев. - И был в ранней юности похож на самого Мурзилку. Был глупым, нестриженым, зимой и летом носил на голове беретку.

- Хорошо хоть беретку снял. И постригся, - говорю.

Сергей рассмеялся:

- Ай, молодца, Иваныч, у торговцев смертью тоже есть чувство юмора!

И он так фамильярно взъерошил своей пятерней шевелюру у меня на голове. Ну, гад, на кого руку поднял! подумал я было и решил теперь уж точно ударить его. Но моя рука вместо этого схватила бутылку с остатками пива и...что бы вы подумали? Вылил их Журавлеву на голову. Пивные струи стекали с него водопадами, легко прокладывая себе дорогу в журавлевских волосах. Один из ручейков задержался на лбу, зацепившись за выпирающие, как у питекантропа, надбровные дуги, и сорвался в направлении носа. Но, достигнув его кончика, иссяк и завис грустной каплей на этой части тела, которую журналист совал куда не следует. Журавлев не остался в долгу. Он взвыл, как раненый зверь, вскочил и снова выбежал из спальни. А когда вернулся, в руках его была, конечно же, полная бутылка пива. Но меня он не нашел. Я стоял за дверью с подушкой в руке, и как только мне предоставился удобный момент, огрел его сзади. Пиво выплеснулось и оросило его волосатое голое брюхо. Но Журавлев тоже оказался не промах. Дважды облитый пивом, он кинулся на меня, чуть пригнувшись. Мне не хватило ловкости уйти от нападения, и поддетый Журавлевым снизу, словно тореадор быком, я взлетел над кроватью и рухнул на нее.

- Зиндабад! - крикнул Сергей на фарси. - Победа! Да здравствует свобода слова и демократическая пресса! Нет войне!

Он сидел сверху, в одной руке подушка, в другой пивная бутылка.

- Дурачок, - говорю ему, переводя дыхание. - Ты же без работы останешься, если нет войне.

Он задумался.

- И правда, - согласился он. - Тогда выпьем за любимую работу!

И остатки пива отправились в его разговорчивый рот.

Но тут в спальню вошла Мики. Как она была прекрасна! Черное тело под полупрозрачным халатом, а халатик-то чуть распахнут, не слишком, ровно настолько, чтобы можно было видеть ложбинку между ее эбеновых грудей, а над ними возвышалась шея удивительной правильности линий. Именно такая должна быть у настоящей женщины, чтобы держать голову высоко и гордо. Теперь Мики уже не напоминала бродячую собаку, как это было вчера, на аэродроме. Она убрала волосы со своего высокого лба, глаза ее блестели веселыми огоньками. Маргарет сложила руки на груди и уставилась на нас. Картина, которую она увидела, могла поразить воображение. На розовом сексодроме лежали два упитанных мужика, вернее, один, голый, лежал на спине, а второй, полуголый, сидел на нем верхом. Тот, второй, был весь в чем-то липком и держал подушку в руке. Оба тяжело дышали. Маргарет расхохоталась.

- Теперь я понимаю, почему у нас ночью ничего не было, - сказала она, на английском, конечно. - Я вам, мальчики, не нравлюсь? У вас другие предпочтения?

- Нет-нет, нравишься, - хором заговорили мы оба, перейдя на английский.

- Это не то, что ты думаешь.

- А что, вы думаете, я думаю? - ехидно переспросила Мики.

- Ну, наверное, то что я его поимел, - предположил Сергей, слезая с меня.

- Да нет же, это не он меня, а я его...Тьфу ты, совсем ум потерял, - перебил я Сергея, натягивая на себя валявшиеся на полу джинсы.

- Это, знаешь, все из-за Мурзилки.

- Кто это Murzilka? Ваш друг?

- Ну, как же тебе объяснить? Murzilka это не человек. Это образ. Это состояние души. Это как в пионерском отряде. Пионеры на тихом часе лупят друг друга подушками. Знаешь, что такое тихий час и пионеры? - продолжал я, как мог, объяснять ситуацию. - Не знаешь. Ну, в общем, это, это...

- Это ностальгия, Мики, - пришел на помощь Сергей. - Это когда твоей молодости не дают закончиться сполна, и тогда она берет свое в старости. Так понятнее?

Хорошо сказал, в общем.

Мики вполне поняла его, но по-своему.

- Это когда дети-рэбелы наклеивают на автоматы этикетки от жвачек с картинками “феррари”, а потом играют в футбол со школьниками из сожженной ими же деревни. Правильно?