Андрей Цаплиенко - Экватор. Черный цвет & Белый цвет

Я уже оделся. Она все понимала. Она вообще была очень проницательна, эта женщина из народа Мандинго. Она постоянно думала над тем, что ей нужно сказать, и над тем, что сказано другими.

- Ладно, приводите себя в порядок, я жду вас на завтраке.

- А где у нас завтрак? - потер руки Сергей.

- У нас, - именно так она и сказала, сделав акцент на первых двух словах “у нас”. - У нас завтрак на лужайке перед домом. Очень удобно. Слышно, как поют птицы, и как стреляют люди.

Она развернулась (ах, какая потрясающая осанка!) и поплыла к двери. Но вдруг приостановилась, чтобы сказать: “Кстати, мальчики, спасибо, что увезли меня из “Бунгало”, с вами даже без секса веселее, чем с тем уродом в цветастой рубашке.”

“Да уж, с нами обхохочешься,” - пробормотал я под нос, чтобы Маргарет не услышала. Она и так ничего не услышала. Дверь за ней плавно закрылась.

Завтрак был великолепен, так же, как и сама хозяйка. Апельсиновый сок в холодном графине, кофе в фарфоровых чайничках чайничках (именно так почему-то и пьют его в Западной Африке), и тонкие ломти мяса, сыра, колбасы и красной рыбы. Красная плоть арбузов блестела сахарными прожилками в тех местах, где ее разрезали, или разломали. А вокруг огромных арбузных ломтей, как шлюпки вокруг больших кораблей, громоздились маленькие ломтики яблок.

- Если хотите, я попрошу, чтобы принесли каких-нибудь овощей, - сказала Маргарет.

Мы, уже с набитыми ртами, отрицательно замычали и замотали головами из стороны в сторону. Все было и так хорошо.

Дом у Мики действительно был двухэтажный, но в этом районе Монровии дома строились на сваях, поэтому, казалось, что в доме три этажа. Так оно, в сущности, и было. В жару под домом можно было поставить столик, лежанку и, ни о чем не думая, глядеть на зеленую холмистую лужайку, размером с половину футбольного поля. Такая усадьба в этом районе была почти что у каждого. Здесь жили высшие правительственные чиновники, иностранные дипломаты, торговцы алмазами и бриллиантами, и прочий богатый люд. Маргарет, видимо, входила в клан местных богатеев. Я же, несмотря на свои финансовые возможности, все-таки жил в районе попроще. Футбольного поля у меня не было, а вместо щебета птиц я каждое утро слышал пьяную ругань за столиками круглосуточного кафе, которое пристроилось под бетонным забором моих владений. Маргарет заметила мой оценивающий взгляд.

- Единственное неудобство здесь, - сказала она, наливая кофе в мою чашку. - это близость к гостинице “Африка”. Когда ее штурмуют, случайные пули долетают и сюда.

- А когда ее штурмовали в последний раз? - поинтересовался Сергей.

- В этом году, но Чарли удержал свою территорию. А в девяносто пятом он сам заходил с этой стороны. Его солдаты стреляли по городу с крыши гостиницы.

- Так ты что, всю войну была здесь? - удивился Журавлев.

- Три.

- Что “три”?

- Я была здесь все три войны. С девяностого года.

Маргарет помолчала и отхлебнула кофе из своей чашки.

- Мой папа оставил меня здесь, чтобы я присматривала за рестораном. У нас тогда было всего два заведения, одно за Сприггсом, а другое там, где сейчас “Бунгало”, я его построила после первой войны. Помню, как отец однажды сказал мне: “Кто бы ни победил, бить все равно будут или индийцев, или ливанцев”.

- За что?

- Да ни за что. Просто потому, что богатые. Рэбелам только скажи, что во всем виноваты иностранцы, и тут же начинаются погромы. Папа знал, что говорил.

- Да, но почему он тебя в таком случае не забрал? Официально ты же индуска, - удивился Журавлев. Вот как, о Маргарет он с самого начала знал больше, чем я.

- Да, индуска, но только наполовину. Если этого не знать, то что ты во мне найдешь индийского?

- Не знаю, я еще не искал, - попробовал я опасно пошутить.

Но Мики не обратила на это внимание. Она рассказывала свою историю:

- В общем, рэбелы казнили президента Доу. Вы же знаете, как это было. Все это показывали в новостях. Сначала его раздели догола, потом связали и в таком виде водили по улицам. Принс Джонс, друг Тайлера, отрезал ему член, и Доу просто истек кровью. Он плакал и молил о пощаде, он выл, как раненый зверь, но Принс только насмехался над ним, а потом ходил по Монровии, держа отрезанный член двумя пальцами, как сигару. Он подносил его ко рту, делая вид, что курит, а его боевики подносили ему огонь и кричали “Мы разделали Доу на сигары”. Говорят, что Джонс пообещал Чарли, что нарежет этого Доу на тоненькие кусочки, чтобы из них можно было свернуть сигары. Вот и выполнил свое обещание. А меня он не тронул.

Она снова отпила чуть остывший кофе.

“Хотя, я знаю, собирался. Речь шла, правда, не обо мне, вернее, не только обо мне. Они пустили под нож тогда десятки богатых индийцев и ливанцев, говорили, что на них либерийская кровь. И на проданных ими алмазах. Но мы к алмазному бизнесу не имели никакого отношения. Участок для этого дома был куплен моим отцом на деньги, заработанные в Индии, так что мы были ни при чем.

- А почему вас должны были в чем-то винить? - попробовал было возмутиться Сергей. Но Маргарет продолжала, никак не отреагировав на его реплику.

- В девяностом они перебили половину нашего района. Из иностранцев не трогали только янки. Тогда я сама предложила Тайлеру стать его любовницей.

- А почему не Джонсу, ведь это он захватил Монровию? - похоже, Журавлев превращался в журналиста.

- Наверное, тогда это было более разумным, но я просто не могла себе представить, что буду целовать губы, в которых до этого побывал отрезанный мужской член. История показала, что я права.

Снова глоток кофе. И улыбка. “Сколько же ей лет?” - подумал я. Я всегда ошибаюсь с возрастом этих африканок.

- Мики, а сколько лет тебе было в девяностом? - не удержался я от вопроса.

- Восемнадцать, - сказала она без тени кокетства. Значит, сейчас ей около тридцати, и она явно знает, что выглядит моложе своих лет. Я бы сказал, гораздо моложе.

- И отец оставил весь свой бизнес на восемнадцатилетнюю девчонку?

- А как бы вы, ребята, поступили, если бы у вас не было выбора?

Она посмотрела мне в глаза. Девушке с таким взглядом я бы и сам доверил любое дело. И любые деньги.

- Выбор у него был небольшой. - жестко сказала она. - Отдать все мне. Или отдать все бандитам.

- А мать? Где твоя мама? - поинтересовался Журавлев.

- Мама? Мама погибла вот на этой лужайке. Американцы сказали, что здесь никогда ни за что не будет войны. “Эти либерийцы могут резать друг друга сколько угодно, но в частные владения американцев они не зайдут,” - так сказал посол Штатов, и ему все поверили. Вон его дом, в низине, недалеко от нашего. Они и не зашли к американцам. Они четко знали, кто где живет. Когда они вошли к нам, я увидела, что их четверо. Грязные длинноволосые парни, голые по пояс, в руках автоматы. Папу они не нашли, его уже не было в Монровии, зато схватили маму и потащили в свою машину, она стояла за воротами. Мама нужна им была в качестве заложницы, они рассчитывали вернуть отца назад или получить от него большой выкуп. Меня оставили на закуску. Но тут началась стрельба. Я не знала, откуда стреляли. Сначала над нами свистели пули, потом раздался глухой взрыв. Что-то упало посреди двора, как раз там, где рэбелы волокли мою маму. Я помню вспышку света и такой неясный удар, словно кто-то бьет тебя по ушам. Я потеряла сознание. Когда я очнулась, я увидела, что лежу возле дома, а невдалеке от меня мама и все эти молодые парни, рэбелы. Они были убиты. Но я этого не понимала и тащила маму назад в дом. У нее весь затылок и спина были в крови и таких мелких ранках, из которых сочилась кровь. Мне казалось, что у нее еще есть пульс, хотя глаза остановились, но это было не так, в общем...с тех пор это мой дом и мой бизнес.