Антуан Блонден - Обезьяна зимой

— Я тоже еду, — сказал Кантен. — Идем вместе. Как-нибудь доберусь до Бланжи.

Фуке вопросительно посмотрел на Сюзанну, та в ответ еле заметно пожала плечами — это не ее дело. Однако она проводила их до ворот и долго смотрела вслед, пока все трое не скрылись в поредевшем тумане. Альбер взял Мари за вторую руку.

«Не могу же я отобрать у него этих детей», — подумала она, возвращаясь в дом.

Двое взрослых мужчин с преувеличенной осторожностью вели девочку за руки, выглядело это довольно нелепо, и она вскоре освободилась и побежала впереди.

— Три поколения должны приспособиться друг к другу, — сказал Кантен, глаза его увлажнились. — А бывает, что уже и поздно. Вечером я сам стану сыном и увижу все другими глазами.

Фуке промолчал. По противоположному тротуару шли под ручку две девушки с улицы Гратпен, они направлялись к церкви. Появление Фуке с чемоданом оставило их равнодушными, они только обернулись разок-другой.

— Ты их знаешь? — спросил Кантен.

— Нет. Просто воскресные девушки.

Такие утешительные воскресные девушки найдутся в любом городе, в любой точке мира, они вас расшевелят, не дадут пасть духом и увянуть — словом, восстановят душевное равновесие; а может, мы сами их придумываем.

Кантен довел Фуке с Мари до вокзала, поднялся в вагон и усадил их в купе. Поезд тронулся, но он остался с ними.

— Альбер, это же не твой поезд!

— Какая разница!

— А билет?

— Обойдусь.

— Это на тебя не похоже.

— Ты меня плохо знаешь.

Мари этот здоровенный дядька, который как-то странно на нее смотрел, не очень нравился. Она смущенно забилась в угол и почти не отвечала на заботливые расспросы отца. Фуке же было неловко за то, что он начинает испытывать к старшему другу ту нетерпеливую досаду, которую раньше читал в глазах своих ночных собутыльников, когда наступало время расходиться по домам. Сегодня неприкаянным был этот огромный, крепкий, как дуб, человек, который трогательно старался им услужить. Поэтому все почувствовали облегчение, когда на подъезде к Лизье он встал:

— Пересяду тут на амьенский поезд. Правда, он будет еще не скоро. Но ничего, успею повидаться со старыми знакомыми. Приятного праздника, ребятки! А я поиграю в привидение, настоящее, живое, не какой-нибудь дух бесплотный.

В коридорной толкучке они потеряли его из виду. Но перед самым отходом поезда увидели снова. Он стоял на перроне под часами и смотрел прямо на них, грузный, неподвижный, в рубашке с расстегнутым по-крестьянски воротом, сцепив за спиной руки в темных пятнах. Вагоны дернулись, покатились, и тогда он вдруг побежал рядом с их окном, крича:

— Ты вернешься, ты еще вернешься, да?

— А ты? — только и смог выговорить Фуке, в горле у него стоял ком.

— Я вернусь, брат, вернусь!

Пассажиры с умилением смотрели на отца с дочкой, а Фуке чувствовал, что не заслуживает доброго отношения. «Странный у тебя друг», — сказала Мари с оттенком презрения, и ему стало неприятно. Он подумал о Кантене: в Бланжи он будет, как когда-то, болтаться по вокзалу и приставать к каждому встречному, точно паяц, развлекающий публику старым номером. День поминовения мертвых — самое подходящее время. Поиграем в привидение…

— Я вижу, ты носишь свитер, который я тебе прислал, — сказал он с плохо скрытой горечью.

— Да, каждый день, — не моргнув глазом, ответила Мари.

Первый обман, причина которого ему непонятна, сколько еще их впереди? Прошел только час, а он уже был на пределе. Но Мари, с безошибочным чутьем ребенка, умеющего найти слабую струнку, притворилась крохотной девочкой и, прижимаясь к отцу, попросила:

— Расскажи мне сказку.

Фуке сказок не знал.

— Ну придумай, ты же мне придумывал, когда я была маленькой, — лепетала она.

И тогда он рассказал ей про обезьяну зимой.

— Это не сказка, а быль, — начал он, — я услышал ее недавно от одного знакомого. В Индии или в Китае с наступлением холодов в городах появляется много обезьянок, их находят в самых неподходящих местах. Они забредают туда из любопытства, из страха или от отчаяния. Тамошние жители верят, что у обезьян тоже есть душа, поэтому собирают деньги и платят, чтобы их отвезли назад, в родные леса, к их друзьям и привычной жизни. И вот из городов в джунгли едут целые поезда обезьян.

— А ты сам таких видел?

— Одну уж точно видел.

— Обезьяна-обезьяна, повторяет за людьми, — выпалила Мари.

— Что-что?

— Так у нас ребята дразнятся.

Вид из окна загородили бетонные стенки. Поезд миновал стрелки и развилки, лес электрических мачт с лианами проводов и ехал теперь по глубокому желобу, ведущему к пригородным станциям.

— Подъезжаем к нашим джунглям, — сказал Фуке.

Они предстали перед ним во всей своей красе и неоновом блеске, едва он очутился на вокзале Сен-Лазар. У ступеней сидел безногий нищий самого жалкого вида, дребезжащим голосом пел какую-то песенку и тянул руку за подаянием. Мимо прошел господин в роскошной шубе, не видя или не желая видеть эту протянутую руку. Но, сделав несколько шагов, Фуке поймал себя на том, что сам насвистывает песенку нищего и она ему даже нравится. Странные джунгли, странная милостыня!

«Кантен ведь тоже, можно сказать, перенял мою песню, — подумал он. — Может быть, вместе с ней он взял и мое бремя и теперь нищий, то есть я, сможет снова встать на ноги?»

Мари уже подходила к такси, но Фуке вдруг остановил ее — ему припомнились маршруты Альбера:

— Давай, дочурка, лучше поедем на автобусе, посмотрим вместе на Париж.

— Мы попадем в пробки.

— Ну и хорошо.

— Папа, — сказала Мари, — я не хочу возвращаться, не хочу обратно в пансион. Там все слишком большие.

— Ты права, — ответил он. — Попробуем начать жизнь сначала.

— Ты придешь к нам?

— Завтра… может быть.

Однако в тот же вечер он подошел к дому Клер, увидел темные окна и не решился позвонить. Может быть, завтра…

Он снял номер в ближайшей гостинице. Пусть Клер об этом не знает, но они будут слышать одни колокола, принадлежать одному приходу, а это уже кое-что.

Он долго стоял у открытого окна, слушая звуки родного леса, в который вернулся, потом закрыл створки, подошел к зеркалу и сказал сам себе:

— И вот наступила долгая зима…

Я один!.. Я единственный! (исп.). (Здесь и далее примеч. переводчика.).

Забегаловка (исп.).

Манера дразнить быка ( исп .).

Ставка на первую тройку лошадей.

Анри Ландрю по прозвищу Рыжебородый Убийца в 1914–1917 гг. убил несколько женщин и сжег их тела.

Эй, Жоржетта! Что такое? Я не люблю оставаться одна! Что такое?! (англ.).