Олег Тарасов - Боги войны в атаку не ходят (сборник)

Он по-прежнему холостяковал, но, оставшись без «покровительства» ненавистного Бужелюка, умудрился выбить квартиру — и весьма удачно, в одном подъезде с Григорьевым. Однокомнатные апартаменты в военном городке — последнее, что смогла оставить в наследство своему птенцу советская армия… А первый президент России в это время развернул страну на новый курс…

Россия сразу же занялась сокращением военного «поголовья». На столице Забайкалья демонтаж «бронепоезда», который, по правде, стоял вовсе не на запасном, а на главном пути, отразился своеобразно. Военные, влекомые кто свободой, кто необъятными возможностями гражданки; гонимые кто ненужностью, кто переменчивым ветром судьбы или суровостью климата, большим числом устремлялись из края вон: по родным республикам, обретшим гордый статус независимых государств; по заповедным местам юности — где росли и учились; а кто поотчаяннее, половчее — и вовсе в Москву или переименованный Петербург, за разрешённым предпринимательским счастьем.

Узаконенное право частной собственности на жильё, ранее народу почти неведомое, помогало покидать места службы не с пустыми карманами, а с приличными суммами. И хотя читинские квартиры оценивались порой в смешные деньги, бывшие защитники Родины не уповали на журавля в небе и решительно меняли своих «синиц» на наличные. Военные городки быстро разбавлялись гражданским людом: вместо капитанов и майоров, прапорщиков и старлеев, по подъездам всё чаще засновали пронырливые субъекты непонятной наружности.

Старшина первой батареи Бережко, что соседствовал с Фалолеевым на лестничной площадке, тоже собрался в дальнюю дорогу. Сорокалетний прапорщик — высокий, героического непреклонного вида, с рябым лицом и прокуренными усами, в гости к Фалолееву зашёл с бутылкой портвейна и без особых прелюдий стал делиться планами о «великом» переселении на «ридну Украину». «Рвану, пока можна по-человечьи: с выслугой, званием, с сохранением пенсиона!» — распевно пояснял старшина.

Фалолееву показалось, что хохляцкий говорок у соседа теперь прорывался куда веселее прежнего, потому как помимо сладостного упоминания о несметных украинских богатствах, что с нетерпеньем ждали весь украинский народ, и героического забайкальского старшину в том числе, прапорщик без страха и упрёка откостерил всё командование полка.

Одной ногой, а тем более языком, Бережко был уже на далёкой родине: едва остыв от глобальных проблем насчёт самостийности Украины и скорого тамошнего процветания, он похвастал, какие у них в Полтаве чудесные яблоки и груши. Цокая языком, как бы желая прямо сейчас ухватить добротными зубами краснобокий «макинтош» или брызжущий соком «белый налив», прапорщик всё же вернулся на грешную забайкальскую землю и посетовал на неуёмное количество желающих сбыть квартиры. Из-за таких вот драпунов цены в городке докатились уж совсем до мизера.

— Небогато дают, дюже небогато! — нацеживая с тщательным приглядом (чтобы поровну!) в стаканчики портвейн, возмущался старшина. — Ось, дурный народ, це ж фатира, жильё, не конура собачья!

Прапорщик вскидывал стаканчик, чокался и божился, что будет торговаться изо всех сил, но на родину поедет с добрыми грошами. По ходу опорожнения бутылки прояснилась и причина визита Бережко. «Гена, прикупи у меня гарнитурчик кухонный, — ласково заглянул он в глаза Фалолееву, — тебе мебелишка во как треба!» Фалолеев чуть откровенно не прыснул со смеху. О дремучести кухонного гарнитура Бережко, едва ли не наполовину съеденного тараканами, и о том, что сосед не знает, уж кому эти опилки сбагрить (от прямого совета выкинуть старье на помойку, усы прапорщика страшно передёргивались, и он гневно бормотал: «Ещё дело — добро по помойкам раскидывать!»), наслышаны были все.

Фалолеев упрямо покачал головой — нет. На кой леший ему трухлявый гарнитур — ровесник египетских пирамид? Бережко насел: упомянул о недостойных сплетнях вокруг прекрасного состояния гарнитура и намекнул на снисхождение в цене. После третьего «нет» прапорщик обиженно поднялся из-за стола, ухватил остаток портвейна и без слов удалился к себе…

В один прекрасный вечер, открыв на звонок дверь (ещё по социалистической привычке без разглядываний в глазок), Фалолеев увидел на пороге незнакомого парня, примерно своего ровесника, как ему показалось, поджарого, выше среднего ростом, с короткой, ершистой причёской. Свободная белая футболка, выпущенная поверх спортивных, обстроченных малиновыми лампасами штанов, шлёпанцы говорили о том, что домашний очаг незнакомца неподалёку.

— Андрей, — очень приятно улыбаясь тонкими губами, парень протянул Фалолееву руку, растолковал: — Вселился вот… на площадку.

— Геннадий, — сухо представился Фалолеев, не имея ни малейшего желания ликовать от нового соседа. Намотал уже себе на ус выстраданное умозаключение: люди путают шапочное знакомство с тесным и норовят из своего заблуждения поиметь немалый профит. Он с намеренной паузой держал парня на пороге, рассматривал его пристально и гадал по виду, кого взамен старшины Бережко подбросила судьба. Ничего отталкивающего пока не наблюдалось.

— Геныч, вантузом не богат? — всё с такой же открытой улыбкой спросил парень, — раковина, понимаешь, забита.

Фалолеев молча шагнул в кухню, выудил из-за мусорного ведра вантуз. Новосёл пальцами изобразил характерный жест, зазывающий пропустить грамм по сто.

— За знакомство… по стопашке толкнём?

Нет, артиллеристу этот Андрей определённо начинал нравиться, и Фалолеев только спросил:

— Может, захватить чего?

— Всё есть! — успокоил тот.

Старшинская квартира, где пару раз бывал Фалолеев, пока сильно не преобразилась: засаленные обои, разбитый пол. Бережко, видно, придерживался правила «Всё для родины, всё для будущего!», и поскольку будущее с Читой он никак не связывал, то на забайкальскую квартиру не тратилось и рубля. В углу коридора лежала куча старых, покорёженных дээспэшек, гигиеническая, некогда белая поверхность которых превратилась в подобие омертвелого черепашьего панциря. «Знаменитый гарнитур, — угадал Фалолеев, — не нашлось дурачков купить».

На кухне с порядком уже был прогресс: вытеснять старый спёртый дух Андрей начал именно отсюда, а в оставшиеся две комнаты до окончания ремонта он решил не соваться пока вообще. В светлой после побелки кухне очень тесно расположилась мебель нового хозяина: кухонный гарнитур из пяти предметов, не из магазина, но и не старый, потёртый очень умеренно, почти незаметно. Тут же, напротив окна, примостился малогабаритный диванчик с деревянными лакированными боковинами; у противоположной от висячих шкафов стены стояло огромное, неказистое, напоминающее ковш экскаватора кресло с грубой обивкой.