Олег Тарасов - Боги войны в атаку не ходят (сборник)

Мальчонка даже не оглядывался на мать, потому как хотел без передыху добежать до двери, стукнуть по ней кулачком и радостно закричать: «Мама, я первый!» Так непременно и случилось бы, потому что Егорка оставил Риту далеко позади. Он выскочил на лестничную площадку и уже замахнулся ручонкой, чтобы лупануть по гулкому железу, как вдруг обнаружил перед собой высокую мужскую фигуру.

Это был Фалолеев. В шустром мальчугане Фалолеев тотчас угадал Ритиного сына и искренне всполошился за впечатление ребёнка: какого монстра разглядит в нём трёхлетний малыш, вот так сразу, без подготовки обозрев страшное лицо его?! Недаром он полночи ломал себе мозги — через что преодолеть страх ребёнка при знакомстве? Каким манёвром отвлечь его внимание и чем иным вызвать интерес? Ибо без сближения с мальчиком о самой Рите и мечтать было крайне глупо.

Ломать он голову ломал, но никакого выхода не нащупал, всё зависело не от него, а от Риты, матери ребёнка. Только она могла «приручить» своего сынишку к столь странному дяде, только она первой могла убедить в безопасности и доброжелательности нового знакомого, да и самое главное — добро на это «приручение» было исключительно в её власти.

От растерянности Фалолеев даже не подумал прикрыть лицо букетом, лишь отступил на шаг назад и, как к неизбежности, приготовился к плачевной гримасе ребёнка. Но произошло непредсказуемое: Егорка не испугался ни страшного рубцеватого шрама на лице Фалолеева, ни глиняного шершавого лба, ни стеклянного глаза. Мальчик не заплакал, а с неподдельным интересом взялся изучать стоящего перед ним дядю, словно свалившегося с небес мультяшного персонажа, без страха и слёз.

Сказать, что Фалолеев взбодрился спокойным, выдержанным любопытством мальчика, значит, ничего не сказать. Самое важное преодоление ситуации, что ставило его планы в тупик, вышло тихо, на его счастье, обыденно… Обхватив букет, Фалолеев присел, глянул мальчику в горящие любопытные глаза и словно погрузился в волну ликования. Он протянул вперёд свободную руку и негромко, ласково сказал: «Привет, старина!»

— Привет, — вымолвил мальчик, помещая крошечную ладошку на пальцы Фалолеева. После пожатия, не говоря ни слова, Егорка так же шустро порхнул вниз по лестнице.

— Там дядя интересный! — без всякого смущения закричал он матери, что уже поднималась совсем близко.

По худым ногам в джинсах, мелькнувшим на площадке, Рита сразу поняла, что за дядя наведался в гости. Скрываться, хоть она и испугалась вновь, не имело смысла. Она поздоровалась с Фалолеевым, а тот поспешил поменять розы на продуктовую сумку, а Егорушка по-прежнему был полон исключительного любопытства.

— Рита, — прокашлялся Фалолеев и, глядя на спокойное внимание мальчика, с некоторой гордостью пояснил: — Я ведь другим человеком стал… взрослые кроме этой маски ничего не видят, а дети, кошки… во мне доброго человека чуют…

Не пригласить Фалолеева в квартиру уже было нельзя.

Они сидели на кухне, за чаем, и, когда Егорушка, вдоволь изучивший интересного дядю, отправился играть в комнату, Фалолеев без лишней дипломатии взялся за главное.

— Может, нам… сойтись? — поднял он на Риту единственный живой глаз. — Я… Егорку усыновлю!

Рита молчала, озабоченным лицом выражая не столько удивление, сколько неопределённость, и тогда Фалолеев поспешил атаковать аргументами. Выходило у него рвано и сумбурно.

— Ты ведь одна… если разобраться… нет, я Егорку не в счёт! Я про мужа… ведь у тебя его нет! А я готов… мужем… и отцом!

Она отвела усталый взгляд в сторону и, наконец, ответила:

— Есть у ребёнка отец. Живой-здоровый.

— И так в жизни бывает, — засуетился Фалолеев, радостный, что не услышал категоричного «нет», что тон признания об Егоркином отце лишь подтвердил все его догадки. — Но если не хочет, подлец, жить по-человечески!.. Ведь тебе надо как-то устраиваться! Самой! Тебе нужен…

— Он вовсе не подлец! — вдруг строго оборвала его Рита.

Фалолеев на столь горячую защиту неведомого ему человека удивился и удивление это не скрыл, наоборот, наглядно сдобрил иронией.

— Ну-ну, как это?

Тогда Рита рассказала ему всё: отец Егорки тот самый хозяин жёлтых «Жигулей», что привозил их на озеро много лет назад, он любит обоих, её и сынишку, помогает очень много, но жениться не может. Как человек во всём ответственный, бросить законную семью не считает делом правильным.

— Вот так Олег Михайлович! — потрясение от новости Фалолеев испытал чудовищное.

«Боже, что ты творишь со мной?! — взмолился он в отчаянии, непроизвольно схватившись за сердце. — Где конец мукам моим жестоким?!»

Он затих на минутку, свыкаясь с очередной неприятностью своего положения, а потом лишь выдавил сокрушённо:

— Вот так чёрт из тихого омута!

Рита без комментариев пожала раздобревшими плечами: понимай как хочешь, но место мужа занято. Между ними повисла тишина, тишина стыдливая, нехорошая, которую они оба боялись нарушить. Фалолеев опомнился первым и начал вновь подбираться к нужной ему ситуации.

— Человек не может один, не может без полноценной любви! — выпалил он.

— Ты же один раньше… жил? — Рита вкрадчиво напомнила ему о молодом лихом разгуле, когда парень Гена менял подружек налево и направо, пропускал их через постель без приближения к себе в сердце и, однако же, совсем не тяготился душевным одиночеством.

Фалолеев, как ни странно, понял, в чём укор.

— К себе большая любовь была, даже чересчур! Купался в самолюбии, чужом внимании, как соловей в райских кущах, — и тут он с горячностью взялся обнажать перед Ритой свою философию любви и одиночества, что выпестовал не теоретически, путём абстрактных догадок, а через тяжкие живые муки. — Оказалось, нельзя всю жизнь любить только себя — полнейшая бесплодность! Тупик! Любовь должна возвращаться! В любви отражённой, наполненной встречным чувством, должна быть цель жизни! Смысл! Радость!

Ну, любил я себя всю жизнь и к чему пришёл? Вокруг ничего, что примет, возвернёт мою любовь сторицей! Кто порадуется моей заботе, вниманию, уважению, преданности?! Нету ни детей, ни дорогой мне женщины! Пустота, как вокруг прокажённого! Вакуум! Холодный мертвящий вакуум! Он съел меня почти всего! Съел без наркоза, по живому, по сантиметрам!!! И рад бы я поменять всё своё самолюбие на любовь к женщине, да кому такой нужен? Один как перст, как выброшенный на помойку грязный драный пакет! Как… ржавая сгнившая железяка… как… как…

Фалолеев попытался ещё подобрать слова, чтобы полнее обозначить убогость, ничтожность и ужас своего положения, однако просто стих, негромко выдавил:

— Если б ты знала, насколько страшно одиночество, как жутко оно невыносимо…