Чарльз Фрейзер - Холодная гора

Подумав о том, что у него и у этих отверженных может быть некоторое чувство родства, Инман вошел в лагерь, подняв руки с открытыми ладонями. Цыгане оказали ему гостеприимство, хотя он знал, что они стащили бы у него башмаки, представься им такая возможность. Над небольшим костром у них висел железный котел с темным варевом — кролик, белка, украденная курица, тушенные со всевозможными ворованными овощами, главным образом с капустой. В голландской духовке, стоявшей на углях, жарились большие ломти тыквы, сбрызнутые черной патокой. Женщина в юбке, сшитой из ярких лоскутков, как стеганое одеяло, положила еду в его оловянную тарелку и принялась жарить на сковороде кукурузные оладьи. Когда она наливала на сковороду взбитое тесто, оно шипело и трещало в жиру как отдаленная канонада.

Прислонившись спиной к дереву, Инман ел, наблюдая, как вода в реке перекатывает через пороги, и поглядывал на желтые листья рано пожелтевшей березы, ярко трепещущие на ветерке, на солнечные лучи, просвечивающие сквозь дым костра. Сидевший на бревне цыган подтягивал струны на маленькой, величиной с сигарную коробку скрипке. У берега реки на мелководье играли дети. Другие цыгане занимались лошадьми. Парень натирал серую шкуру старой кобылы кукурузным початком, опуская его в ведро с поташом и сажей, затем он взял тонкую пилку и начал обрабатывать ей зубы. Лошадь молодела прямо на глазах. Женщина привязала большого гнедого коня к стволу березы, затем согнула его ногу, налила ламповое масло на стрелку копыта и зажгла огонь, чтобы избавить коня от хромоты. И остальных лошадей лечили от костного пшата, личинок овода, запала или маскировали последствия этих болезней.

Инман и раньше имел дело с цыганами и считал, что они кристально честны по отношению к остальному человечеству в своем нежелании скрывать, что никогда не упустят случая обмануть или украсть. Но они казались такими мирными в этой тихой излучине реки. Им было совершенно все равно, когда закончится война. Какая бы сторона ни победила, люди будут нуждаться в лошадях. Война для них была не больше чем временной помехой для дела, которым они зарабатывали себе на жизнь.

Инман оставался с цыганами до конца дня. Он черпал из котла варево, когда ощущал голод. Он немного поспал, а затем слушал скрипку и наблюдал за женщиной, которая гадала по расположению листьев в чашке травяного чая. Инман отклонил ее предложение предсказать судьбу, так как ему хватало и того, что он уже знал и что вызывало у него уныние.

Позже, ближе к вечеру, он наблюдал за темноволосой женщиной, которая прошла через табун лошадей и взнуздала серовато-коричневую кобылу. Эта женщина была молода и одета в мужской свитер поверх длинной черной юбки. Она была так красива, как только может быть красива женщина. Что-то в ее темных волосах или манере двигаться напомнило ему на мгновение Аду. Он сидел и смотрел, как она задрала подол сначала длинной верхней юбки, затем нижней и зажала их в зубах, прежде чем сесть верхом на кобылу. Ее белые ноги обнажились до бедер. Она проехала к берегу реки и пересекла ее в месте, настолько глубоком на середине, что лошадь потеряла дно под ногами и пустилась вплавь. Кобыла с трудом плыла вверх по течению к противоположному берегу, с усилием работая задними ногами. Вода перекатывала через ее спину, и девушка промокла до пояса. Она наклонилась вперед, чтобы удержать равновесие, почти касаясь лицом лошадиной шеи. Ее волосы упали на черную гриву лошади, так что нельзя было отличить, кому они принадлежали. Когда лошадь вышла на берег, девушка сжала ее бока коленями и галопом понеслась через редкий лес. Это было волнующее зрелище для Инмана, счастливое видение, и он был благодарен судьбе, что оно ему было даровано.

С наступлением сумерек маленькие цыганята вырезали из веток березы остроги, вошли в заводь и стали бить лягушек, пока не наполнили ими целую корзину. Они отрезали лягушкам задние лапы и насадили на прутья, чтобы жарить над углями. Пока готовилось лягушачье мясо, один из цыган подошел к Инману с бутылкой «Моэт»; он утверждал, что получил ее на обмен. Он не совсем точно знал, что это, но хотел продать эту бутылку не меньше чем за доллар. Инман отсчитал ему деньги и устроил себе ужин из лягушачьих лапок и вина. Он обнаружил, что они не так уж плохо сочетаются друг с другом, но, опустошив тарелку, решил, что этого мало для такого голодного человека, как он.

Он побрел по лагерю в поисках еще чего-нибудь съестного и случайно вышел к фургону циркачей. Какой-то белый мужчина встал со своего места у палатки, заговорил с Инманом и осведомился о его занятии. Он был худ, высок и уже немолод, под глазами у него были мешки и волосы явно выкрашены в черный цвет. Похоже, он здесь всем заправлял. Инман спросил, нельзя ли купить у них чего-нибудь из еды, и тот ответил, что можно, но они будут ужинать очень поздно, так как должны отрепетировать свое представление, пока не стемнело. Инмана пригласили сесть и посмотреть.

Через минуту темноволосая женщина, которую он видел раньше, вышла из палатки. Инман не мог отвести от нее глаз. Он присматривался, в каких отношениях она с этим мужчиной, стараясь угадать, есть ли между ними что-нибудь. Вначале он предположил, что они женаты, но затем решил, что нет Они расположились у деревянного щита: женщина встала перед мужчиной, а он начал метать в нее ножи, так что лезвия впивались в доски вокруг нее, совсем рядом, но не задевая. Инману казалось, что одного этого достаточно, чтобы привлечь толпу, но в труппе был еще огромный седобородый эфиоп с царственными манерами, одетый в пурпурные одежды и изображавший африканского царя. Он играл на чем-то напоминающем банджо и мог исполнить замысловатую мелодию, хотя его инструмент был сделан из тыквы и имел всего одну струну. Труппа также включала в себя маленькую компанию из индейцев нескольких племен: семинола из Флориды, крика из Джорджии, чероки из Экоты и индианки из племени йемасси. Их участие в представлении заключалось в том, что они выкрикивали остроты, били в барабаны, танцевали и пели. Фургон, в котором они путешествовали, был забит маленькими разукрашенными бутылочками с чудодейственными жидкостями, каждая из которых излечивала от какой-нибудь болезни: рака, чахотки, невралгии, малярии, худосочия, паралича, судорог и припадков.

С наступлением темноты они пригласили Инмана присоединиться к ним и поужинать. Все расположились на земле у огня и ели большие кровавые бифштексы, картофель, жаренный на топленом жиру, и дикий стручковый горошек, с которым жареный картофель не смешивали. Эфиоп и индейцы присоединились к трапезе, словно они все были одного цвета кожи и равны. Они вступили в общий разговор, причем никто не спрашивал разрешения говорить и никто его не давал.