Георгий Байдуков - Рассказы разных лет

Наталья Сергеевна принесла холодец, наполнила рюмки.

Друзья чокались, выпивали до дна, забывая закусить, бспоминали прежнюю жизнь.

— Ну а как же ты, командир, думаешь насчет войны? — спросил старик.

— Видишь ли, дядя Шамин, война обязательно будет. Драться наверняка придется. Мы восстали против порядков, которые тысячелетия кормили кровью и потом трудящихся маленькую кучку дармоедов и убийц. И конечно, этого нам капитализм не простит — он будет требовать расплаты. Мы его вызов примем, и тогда грянет страшная бойня, и, конечно, к счастливой нашей стране присоединится еще не одна страна. Но мы выигрываем каждый месяц, чтобы оттянуть ужасы войны, которую нам хотят навязать империалисты.

Народ знает свое дело, его уже вывела партия на твердый путь. По этой дороге он спокойно идет вперед. Цель жизни такая ясная и простая, что каждому из нас хочется жить да жить… Подумай, дед! Настанет время, когда не будет пушек, пулеметов, дармоедов и лентяев, не будет убийств, ненависти и вражды человека с человеком. За это нас ненавидит фашизм и любят все народы, будь они черные или белые, желтые или краснокожие. И в этой любви лежит залог наших побед.

— Вот, вот, сынок, это верно. А кстати, сынок, много ты видел свету? Ты ведь, как орел, летаешь над миром! Тебе, поди, все видно!

— Бывал, бывал и над миром. Много стран видел: Польшу, Германию, Австрию, Францию, Америку, Китай, Англию, Испанию.

— Ну а как же там живут— лучше нас или хуже? — в упор спросила Наталья Сергеевна. Ее давно этот вопрос волновал, хотя она и имела весьма туманное представление о мире, расположенном за маленьким разъездом, дальше которого всю жизнь не выезжала.

— Другой мир, имя которому капитализм, еще цепко держит людей в своих преступных руках, и оттого люди, создающие высоченные дома, не имеют часто своего жилья и вынуждены спать на холодных плитах тротуаров, и оттого, мать, люди,' которые вспахивают земли и сажают хлопок и хлеб, часто ходят голодные и оборванные. Враждебней мир двойствен: с одной стороны, роскошь, богатство;: и несметные сокровища, с другой — нищета, безработица и голодная смерть. А все упирается лишь в отр: трудовые сокровища не распределяются, а их разворовывают бандиты, оставляя людей перед лицом смерти. Жизнь нашего народа, осзо-божденного от вековых ц<���епей, в тысячу раз радостней уже сейчас. А самое главное — у нас расчищена дорога к чудесам творческого труда, храбрости и человеческого разума, которые с каждым Днем приводят миллионы в такое движение, от которого захватывает дух, в котором все мы черпаем силу, бросаясь на подвиги за счастье свободного народа. И в этом всечеловеческом походе мы ясно чувствуем смысл всей жизни…

Иван замолк, внимательно вглядываясь то в лицо старушки матери, то в светлые глаза деда Шамина. Он заметил, что его речь, похожая на речь оратора с трибуны, дошла до глубины души добрых собеседников.

— Такие-то дела, дорогие товарищи, — сказал Бай-ков, вставая из-за стола. И уже шутливым тоном обратился к старому приятелю: — Ну а как, дядя Шамин, ружье твое — живит или не живит?

— Э, какое там живит! Надысь весной еще пару уложил на болоте… Да вот глаза-то уж не те, что были раньше…

И Шамин, улыбнувшись, взял папиросу, предложенную Иваном.

— Ванюша, а вот дед-то Шамин все думал о том, как, если ты приедешь к нам, расскажешь, как это вы летаете? — ласковым голосом, в котором скрывалось любопытство, сказала Наталья Сергеевна.

— Но тогда, мамаша, я вас просто замучаю — весь месяц и придется рассказывать. Что ж, если того хотите, извольте, я к вашим услугам.

И Иван действительно много раз, сидя в кругу родных и приятелей, долгими вечерами рассказывал о различных эпизодах из жизни летчиков и командиров Красной Армии, а то и просто делился впечатлениями о своих странствиях по белому свету. Очень часто лампа не тухла по поздней ночи, а из распахнутого окна слышались то хохот, то возгласы удивления или восхищения.

1938 г.

Заводской аэродром. Узенькое поле заставлено новенькими самолетами. Сотни рабочих снуют около бомбардировщиков и прощупывают каждый агрегат самолета, мотора, вооружения. Работает преимущественно молодежь. Некоторые недавно совсем оставили луга, пастбища и пашни, теперь работают на хитроумных и капризных станках, требующих от человека знаний, опыта и сноровки. Молодые рабочие, вчерашние колхозники, смело овладевают своей новой специальностью, создавая боевые машины для защиты своей Родины.

Вот один корабль уже готов к последней операции — к испытательному полету. Блестящие круговые блики вращающихся лопастей винта, резкий выхлоп мощных моторов — все это оживляет металлическое сборище профилей, заклепок, листов, шестерен — и вы видите грозную птицу, которую слабенькая рука летчика вот-вот заставит сейчас взлететь в воздух, и эта птица, как игрушка, будет вертеться по воле человека.

Молодой рабочий-клепальщик, еще в жизни своей не вдыхавший воздуха выше стога сена, стоит в стороне и завистливыми глазами смотрит то на самолет, то на летчика-испытателя, облачающегося в комбинезон. Паренек улучил удобную минутку, когда летчик заговорился с механиком, и, быстро подбежав к трапу нижнего люка, скрылся внутри корабля. Решето переплетов из бесконечных подкосов, нервюр, расчалок не запугало нашего знакомца. Паренек уже много часов провел внутри корабля, когда клепал его на стапелях сборочного цеха.

Лавируя между металлическими переплетами, клепальщик забрался в самый крайний откос крыла и, согнувшись в три погибели, залег и затаил дыхание.

Моторы после предварительной пробы остановились. Воздушный заяц испугался внезапно наступившей тишины. Откуда-то снизу он услышал голоса. Это отдавались последние распоряжения к вылету. Минуты томительного ожидания превратились в пытку, и паренек уже дрожал от мысли, что его сейчас вытащат из крыла за уши.

А в это время члены экипажа, надев парашюты, занимали места, готовясь к высотному испытательному полету. Если бы бедный зайчик знал, что сейчас его забуксируют на высоту семь тысяч метров и там без кислорода, при сильном морозе, он будет глотать воздух, как рыба на льду, то, очевидно, он добровольно вылез бы из крыла, несмотря на весь срам такого поведения, — это было бы лучшим исходом.

Но наш любитель воздушной стихии никакой опасности не предчувствовал. Наоборот, услышав рев мотора, он сильно обрадовался, уверенный, что теперь его не успеют обнаружить.

Между тем летчик, опустив тормоза, не спеша стал рулить по твердому грунту аэродрома на старт. Внутренность металлического крыла самолета стала настолько неузнаваемой от резонирующих звуков мотора, что бедный зайчик не узнавал своего помещения. Ему показалось, что самолет летит и что его воздушное крещение в полном разгаре…