Уильям Голдинг - В непосредственной близости

— Господи, ушам не верю. Я о вас лучше думал, Тальбот.

— Да послушайте же, постарайтесь мыслить здраво. Неужто вы не понимаете, что я ни при каких обстоятельствах не могу сказать капитану слова, которые можно расценивать не иначе как угрозу. Не будь вы в таком состоянии…

— Вы думаете — я пьян? Или спятил?

— Конечно, нет. Успокойтесь.

Деверель налил себе новую порцию, не такую большую, как прежде, но достаточно солидную. Стекло звякнуло. Нельзя было допустить, чтобы он напился по-настояшему. Я протянул руку к бокалу.

— Спасибо, старина.

На миг мне показалось, что он вот-вот меня ударит.

Со странной усмешкой Деверель произнес:

— Лорд Тальбот! В хладнокровии вам не откажешь.

— Так вы себе налили? Простите.

— Нет, нет. Пейте.

— Первый день мира. Воспрянем!

Я закашлялся. Деверель медленно опустился на дальний край моей койки.

— Эдмунд.

Я глядел на него сквозь бокал.

— Эдмунд, как мне быть?

Вид у него был уже не такой задиристый. Странно, но после безрассудных выходок, совершенных за последние сутки, Девереля, которого я знал раньше, словно сменил другой молодой человек, гораздо менее уверенный в себе.

Теперь я видел, что хотя он и выше среднего роста, но худощав и отнюдь не мускулист. Что же до лица, то я с удивлением обнаружил, что выступающие бакенбарды — это попытка (тщету которой он, возможно, понимал и сам) скрыть слабый и слегка скошенный назад подбородок. Джентльмен Джек, достославный Джек-проказник. Лишь приступ ярости и, конечно, страх на миг придали его руке ту силу, с которой он вонзил клинок глубоко в поручни. Я увидел все настолько ясно, что почувствовал себя таким же растерянным и испуганным, как он.

Ужасная вещь — все понимать. Я видел, что если бы не его благородное происхождение, не его манера, которая была скорее напускной, чем происходила от настоящего достоинства, он мог бы сделаться конюхом, лакеем, чьим — либо человеком ! Мне стало неловко смотреть на Девереля. А ведь я считал его единственным джентльменом среди офицеров, каковым, конечно же, — вот ведь запутанный вопрос! — он и был. Его обычная небрежность и несдержанность ничего не имели общего с тем, что открылось мне теперь. Последний дикий план, рассчитанный на трусость капитана Андерсона — для чего не имелось никаких оснований, — был совершенно нелеп. К вызову Девереля — будь тот на службе или уволен — капитан отнесется с презрением, и никто его не осудит. Нельзя допустить, чтобы Деверель продолжал в том же духе.

— Как быть? Дайте подумать.

Деверель откинулся назад и слегка обмяк, как если бы из него вынули стержень. Он смотрел на меня чуть ли не с почтением, словно на какого-то мыслителя. Но правда в том, что…

— Послушайте, Деверель…

— Только что был «Джек», не говоря уж о том, когда мы готовились отражать нападение.

— О да! Тот миг нам не забыть, верно? Значит, Джек. Слушайте. Я здорово получил по голове — такой удар… или три удара — я не в состоянии ни о чем думать. Голова до сих пор болит.

— Стакан верните…

Я сделал невольный и нетерпеливый жест правой рукой.

— Вы знаете, я хотел бы… Я сделаю, что смогу. Первым делом нужно поговорить с Саммерсом.

— Господи! С этим методистом!

— Правда? Я знал, что его глубоко интересуют вопросы нравственности, но не думал…

— Это все, что вы в силах сделать?

— Это первый шаг. Мне нужно выяснить, как обстоит дело с точки зрения морского законодательства. Вы лично заинтересованы и пристрастны.

— Вы же там были!

— Телесно — да, но я был без сознания. Конец троса вышиб из меня рассудок.

— Такова, значит, ваша помощь?

— Ваша беда, Деверель, в том, что вы хотите все сразу.

— Спасибо вам, мистер Тальбот.

— Я пытаюсь помочь. Не ждите, что я, точно морской офицер, начну действовать немедля.

— Черт, я и не жду!

— И еще раз прошу — успокойтесь. Это вам не абордажная атака. Спешка все испортит.

— Каким образом? Тут два капитана и с полдюжины лейтенантов. Они могут предать меня военному суду… Да пошли они все в задницу! К дьяволу и их, и вас!

— Джек!

Это обращение его смягчило. Странная вещь! Он сохранял угрюмость и дышал тяжело, но голос понизил:

— Их достаточно, чтобы провести военный трибунал прямо на месте.

— При том, что в любой момент может подняться ветер и нам придется отправиться в путь? Знаете, я не разбираюсь во флотских обычаях, но вас, готов поклясться, не станут судить посреди моря. Сейчас не война, и речь идет не о мятеже. Вы не допускали насилия по отношению к капитану. Кроме того, бес его забери, пока держится погода, мы собираемся устроить бал и представление, да еще — будто этого мало! — я должен отобедать у сэра Генри. Гори оно все огнем! Неужто вы не видите — и объявленный мир, и отречение, и разрешение страшного кризиса в жизни современного общества…

Деверель выпрямился, опираясь руками на край койки.

— Отобедать? Дружище, да ведь это шанс! Андерсон тоже будет, непременно! Пара слов в присутствии сэра Генри, после первого бокала…

— Вряд ли он вообще пьет. Кроме того…

Тут в голове у меня загудело. Нет — зазвенело!

— Если бы вы знали, как мне худо!

— Значит, вы ничего не сделаете.

— Я выясню, куда ветер дует — позволено ли использовать такое выражение, когда мы заточены в полосе штиля? Сделать можно многое, если подойти к делу осторожно.

— Хотите сказать, что нужно потерпеть? Выносить унижение от человека, с которым мой отец не сел бы за один стол!

— Постараюсь сделать для вас все, что в моих силах, хотя сил у меня немного.

— Только не тужьтесь.

Это вульгарное выражение меня позабавило. Ведь я беседовал с ним доброжелательно… Деверель неверно истолковал мою невольную улыбку и едва не вспылил, а потому я произнес поспешно и почти бессвязно:

— Если Андерсон будет, я заведу речь о дуэлях, с тем, чтобы выяснить, как он отнесется к вызову.

— Да он в ужас придет при мысли, что в него будут стрелять!

Я глядел на Девереля в полном недоумении. Андерсон, командир корабля, принимавший участие в кровавых сражениях! Андерсон, который еще гардемарином ходил на абордаж, а позже вел брандер в атаке Кохрейна на рейде.

Баск! Такого я никак не ожидал. В возбуждении Девереля был неповинен бокал бренди. Джек трясся, потирал руки и скалился. Я пытался его утихомирить.

— Что гораздо важнее, дорогой сэр, у него может достать силы — «силы духа», как говорят некоторые, — сразу же отвергнуть любой вызов. Существует предубеждение против того, чтобы таким банальным образом ставить на кон свою жизнь. Конечно, мне ваше дело не кажется банальным, но кое-кому покажется.

— Покажется, покажется.

— Я все у него выпытаю.

— И только?