Николай Гарин - Оула

Виталию больше не хотелось пить, тем более, что он стал чувствовать себя довольно не плохо, но старик опять задел за живое…. Рука сама потянулась к стопке, и он выпил молча, без тоста, не дожидаясь деда.

— Да-а, парень, что-то мешает тебе, а!?… Я говорю, что-то скребется в тебе, нет!?… — вкрадчивым голосом полюбопытствовал старик.

— Все нормально, Иван Касьяныч, так мелочи жизни, — Виталий махнул рукой и потянулся за закуской.

— Щас, погоди, парень, — старик взял оттаявшую, обструганную рыбину и вышел с ней в сени. Через минуту, как деревяшку, он строгал нового щекура, а рядом с пустой бутылкой матово светилась другая.

— Хо-ро-ша…, з-зараза!.. А, Виталий Николаевич!?… — старик осторожно поставил пустую стопку и проследил, как гость опорожняет свою. — Вот этот кусочек возьми или этот, и обязательно в горчичку…, а?… Что я говорю!?… — он опять оживился и подкладывал Виталию лучшие куски из кудрявой горки свежей строганины. — Когда мужик в твои годы за бутылкой задумывается, обязательно причина тому баба. Так, нет, журналист!? Хвостом, никак, крутанула твоя или сам че высмотрел, а!?

— Да нет, — ответил неохотно Виталий, — это я давно проехал.

— Иль силу потерял!?… — вскинул голову Касьяныч. — У меня есть знатные травки да корешки…, стоять будет как телеграфный столб!

— Да что ты, Иван Касьяныч, с этим тоже все в порядке, — Виталий закинул себе в рот очередную рыбную стружку.

— Ну, тогда деньги, чтоб они горели синим огнем!? — старик перегнулся через угол стола и участливо смотрел на гостя. — Тут, паренек, я тебе ничем не могу помочь. Мои деньги — вот…, — он красноречиво кивнул на обструганную рыбину, — ну, там, ондатра еще да лисица, куропатка или какая другая мелочь…, — старик сник, точно почувствовал себя виноватым в том, что не может помочь гостю.

— Не гадай и не придумывай, Касьяныч. Все гораздо прозаичнее.

— Тогда хворь остается, — не унимался старик.

— Я же сказал, не гадай. Что тебя смущает во мне? Молчаливость, так я всегда такой. Особенно когда выпью, всякие проблемы в башку лезут.

— Э-э, какие у вас могут быть проблемы в городах-то!?… Тепло и всегда колеса под жопой, ой, прошу пардона, под задницей. Хошь, по земле ездий, а хошь, под землей в метро!.. Лафа у вас там!

— Да ладно тебе паясничать. — Виталий поставил локти на стол, обхватил лицо руками и помял его. — Проболтался я две недели по тундре, Касьяныч, еще и День Оленевода прихватил, а поездка опять впустую, ну, или почти впустую вышла.

— А пошто так!? — старик внимательно смотрел на гостя.

— Да-а…, не сделал я того, что планировал. Вернее, не нашел. Подожди, Касьяныч, не перебивай, — остановил он старика, открывшего было рот в очередной раз, — лучше налей по последней…. Задумал я одну вещь написать. Ну, не знаю, во что может вылиться, может в очерк, может во что-то посолиднее…, не знаю. — Склонив голову, Виталий ковырял пальцем в тарелке с размякшими стружками, забыв, что это еда… — Во всяком случае, мне так кажется.

— Ну, так и в чем же дело!? — не выдержал старик. — Пиши, почитаем. Я так…

— Подожди, Иван Касьяныч. Вот ты, к примеру, когда колданку надумал бы сделать, долго ли подходящую лесину искал?… То-то! Вот и у меня так. Нужна личность, понимаешь, необычная, интересная, со всякими там качествами… Главное — крепкая, цельная фактура! Она должна быть как стержень, вокруг которого весь замысел вертелся бы. Конечно, можно придумать эту личность, но это будет не то, совсем не то.

— Да-а…, ишь как у вас!.. Выходит, и врете-то вы не всегда!.. Интересно еж ежиху!..

— Тут мне Андрей Николаевич, директор ваш, пообещал познакомить с одним. Я командировку выбил, дела бросил, а того оказывается, еще в прошлом году схоронили. И сам Бабкин не знал. Стал своих бригадиров предлагать. А мне русский мужик нужен. Русский, понимаешь, который всю жизнь на Севере, личность, могучая, самобытная…

— Так тут, — задумчиво произнес старик, — если русский, то либо бывший зэк, либо какой-нибудь дуролом из администрации или конторы.

— Не-ет, мне нужен такой, чтобы был либо охотник, либо рыбак или, там, с оленями как-то связан. То есть настоящий мужик, независимый, самоценный, ну, как говорится, на котором мир держится!

Касьяныч задумался. Встал, прошелся до печки. Достал откуда-то с приступочка пачку папирос. Снова сел за стол, покручивая в пальцах беленькую гильзу. И, поймав удивленный взгляд гостя, виновато объяснил:

— Ограничиваю себя. В день по пять штук, не более. Еще при Анне Тимофеевне было заведено…. Она строга была на этот счет. Я тут одного чудика вспомнил, — перескочил старик на тему гостя. Он торопливо сунул в рот папиросу и, привстав со стула, потянулся к лампе. Через минуту по дому поплыл белесый дымок с резким, грубым запахом. — Конечно, не то, что тебе нужно, а так, к слову…. Русский, а точнее хохол, приехал на Ямал лет двадцать пять назад из Одессы. Приехал и остался. Живет с ненкой. Не расписанные. Она ему аж девятнадцать детей нарожала! Да!.. Живут в чуме, он пастухом работает, она — чумработницей. Правда, говорят, грязно и бедно живут….

— Пойду я, Иван Касьяныч. Спасибо за стол, угощения!… Хорошо я у тебя посидел!..

— Да кто тебя гонит.… Ложись вот на диван этот. Я сам частенько сплю на нем, когда лень раздеваться. Щас брошу, что помягче, и ложись себе, спи.

Старик, не дожидаясь возражений, торопливо встал из-за стола и начал раскладывать на диване разную старую одежду.

По правде, говоря, Виталию совсем не хотелось возвращаться в гостевой дом, и он с благодарностью принял приглашения старика Касьяныча. Сходил на улицу, справил нужду под продолжающееся буйство северного сияния и, вернувшись в дом, с облегчением улегся на жесткую постель.

Едва Виталий повалился в сон, как его отчаянно затряс старик.

— Эй, парень проснись, погоди засыпать, эй!..

— Что!?… Что такое!?… Что случилось!?… — Виталий медленно приходил в себя.

— Вставай!.. Я вспомнил!.. Поднимайся!.. На вот, глотни водички холодненькой, поднимайся, а то забуду….

— Иван Касьяныч, ну ты и оригинал, — ничего не понимая, Виталий, наконец, уселся на своем ложе. — Ну, что там у тебя стряслось!?…

— Ты уж прости старика, сам когда-нибудь таким будешь. Понимаешь, я вспомнил, эту, как ты назвал — личность.

— Какую личность, ты о чем, Касьяныч? Давай утречком все обсудим!

— Да какой там утром!.. Утром борт за вами придет, а я с пяти часов бегать буду, как савраска. Терпи и слушай. Может, опять не то скажу, тебе решать, — старик все еще заметно волновался, чувствовалось, что им движет желание помочь своему гостю.

— Ну, давай, рассказывай, что за личность.

Свет от керосинки продолжал мягко навивать покой и сон. Виталий откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.