Изидор Окпевхо - Последний долг

В общем, я мог бы долгое время считать себя вне конкуренции, если бы не этот выскочка Ошевире. Конечно, он получил в наследство плантацию не многим меньше моей — по дело не в этом. Не успел я моргнуть, как он стал переманивать у меня работников, потому что он больше платил или нм так казалось. Шуо! Немного погодя правительство понесло чепуху о чистоте млечного сока, и в ту же минуту заготовители начали от меня отворачиваться. А когда я сам отвез сгущенный сок в Торговую корпорацию в Идду, оценщики швырнули его мне назад, как коровью лепешку.

— Слишком много песку. Слишком много примесей. Слишком много грязи.

И все чаще они стали смотреть в сторону Ошевире. Заготовители обходили мой дом, как зачумленный, и ехали, ехали прямо к нему. Ошевире начал набирать силу и даже стал задирать пос. Однажды я, не подумав, спросил, дешево ли он покупает кислоту для сгущения сока, он ответил мне так, что я горько раскаялся в своей глупости.

— Ну… ну… — он презрительно растягивал слова, и на лице его было написано снисхождение, — все, знаете ли, зависит от того, какая вам нужна кислота. Кислота ведь бывает разная, разной концентрации. О какой концентрации вы говорите?

Тьфу!

Короче говоря, я решил не сидеть сложа руки и ноги и не дожидаться, пока меня выпрут с моего законного почетного места. Воображаю, что бы подумали люди, услыхав, что Тодже Оновуакпо больше не сводит концы с концами! Воображаю, что было бы, если бы люди рассказывали, что у Тодже Оновуакпо нет ничего и сам on никто! Воображаю, что стало бы, если бы на совете больше не прислушивались к моему слову или начали бы надо мной смеяться — в то время, как еще совсем недавно город Урукпе не называли, не прибавив к нему таких имен, как мое!

Отсутствие Мукоро Ошевире поэтому дает мне возможность выправить положение. Оно дает мне возможность вернуть былое значение, власть и то уважение, которое обязан оказывать мне весь город.

И только подумать, что натворил проклятый Рукеме своим дурацким выступлением на разбирательстве! Я с трудом заставил себя поверить, что напечатанное в газете имеет отношение к двуногому с мозгами в голове.

Воздушный налет на время прекратил связи города с миром, так что мы несколько дней не получали газеты. Перед самым налетом я смутно слышал по радио, как председатель комиссии подводил итог свидетельским показаниям Рукеме, и с нетерпением ждал газет, чтобы прочесть отчет полностью. Но тут случился налет. Поэтому после того, как через два дня меня посетил майор, я отправился в Идду, чтобы узнать обо всем на месте. Приехав в Идду, я зашел в дом знакомого и прочитал «Зонда обсервер» с подробным изложением заседания. Боже, какой болван этот Рукеме! Все было напечатано черным по белому.

Я не засиживался у приятеля. Я сразу начал искать Рукеме и довольно скоро нашел его в пивном баре — мне сказали, что обычно он там торчит. Когда он увидел меня в дверях бара, он задрожал, и я понял, как он хотел бы сбежать. Я подозвал его к уединенному столику — он не успел за него сесть, как ополоумел от страха.

— Я сделал, что мог, — забормотал он. — Честное слово, Тодже, я…

— Сначала сядь, — сказал я. — Не будем спешить. Что это ты пил? — Когда я увидел его в баре, перед ним стоял пустой стакан.

— Тодже, честно, мне было трудно…

— Я тебя спрашиваю, что это ты пил?

— Фанту.

Я посмотрел на него с удивлением:

— Ты приехал в такую даль для того, чтобы пить фанту? Ну-ну, приятель, что же ты будешь пить теперь?

— Пиво.

Я подозвал официанта.

— Пиво, один раз, — сказал я.

Рукеме ерзал на стуле, его руки нервно терли колени, в глазах были испуг и мольба.

— Что ж, Рукеме, расскажи мне, что произошло, — сказал я. — Нет, рассказывать, как прошло заседание, но нужно, это я узнал из газет. Я только хочу, чтобы ты рассказал мне, как это получилось, что на разбирательстве ты потерял голову.

— Я… вы… я… честное слово, Тодже, мне было трудно. Я старался…

— Что тебе было трудно?

— Знаете, полный зал. И комиссия. И все глядят. Я почти… Было так, как будто это меня судили. Они так на меня смотрели…

— Господи! А ты думал, они будут тебе улыбаться и пожимать руку за приятные известия?

— Клянусь… Мне было трудно… Трудно.

— Еще бы — а чего ты еще ожидал? Ты что, думал, что комиссия там развлекается? Правительство доверило ей свободу и, может быть, жизнь многих людей, и ты решил, что это очень веселое поручение?

Он все время смотрел в сторону, старательно избегая моего взгляда, но никак не мог успокоиться. Я не знал, что сказать такому круглому дураку, и от души пожалел, что доверил серьезное дело ничтожной твари.

— Хорошо, — сказал я. — Как ты думаешь, что теперь будет?

— Что? — Он на миг приподнял испуганные глаза.

— Как ты думаешь, что мы будем теперь делать? Конечно, тебе самому ясно, что твои показания комиссия полностью отвергла. Так что мы будем делать теперь, когда Ошевире достаточно сказать, что он невиновен, и его оправдают?

— Ну… Я думаю, ему надо это еще доказать.

— Да, сегодня голова твоя работает просто блистательно. Но ведь это было твое дело — доказать, что к чему. А посмотри, что ты наделал! Да мой маленький Робинзон не испугался бы и рассказал комиссии, какие пиры задавал Ошевире мятежным солдатам. И если бы его спросили, к чему это он клонит, он опять же не испугался бы и сказал бы комиссии, что никто в Урукпо так по угощал мятежников. И самой комиссии была бы дана возможность решить, какой стороне сочувствовал Ошевире. Неужели я требовал слишком многого, когда просил тебя выступить с показаниями, — тебя, у которого все причины на свете отомстить Ошевире, а кроме того, ты еще получил хорошие деньги — сколько я дал тебе?

— Сто пятьдесят фунтов.

— Сто пятьдесят фунтов! И ты не мог устоять на своих двоих перед этой тухлой толпой, не мог, глядя всем в глаза, прямо сказать, что хотел? Неужели тебя не поддерживали такие хорошие деньги, неужели ты позабыл, что тебя послал такой человек, как я? Так как ты думаешь, что теперь будет?

— Если… Я не знаю…

— Ты не знаешь? Я думаю, что за последние годы твоя семья слишком часто ничего не знала. Не так давно твоего отца поймали на месте преступления, и он тоже клялся, что ничего не знает, хотя млечный сок на его руках не просох.

— Это неправда, — сказал мерзавец. Так и сказал!

— Хоть мне-то не ври. Мы все про все знаем — просто иногда не раскрываем ртов из жалости к вам, ничтожным.

— Это неправда, — сказал он. — И вы это знаете. Вы там были сами, когда совет разбирал это дело.

— Да-да. Я там был. Конечно, был. Ну и что? Может, это я сочинил песенки про твоего отца?

— Это все ложь, Тодже, и вы это знаете.

— Хорошо же! — Я стукнул кулаком по столу так, что стакан с пивом, к которому он не притронулся, чуть не слетел на пол — подонок успел его подхватить. — Больше ни о чем я тебя не спрашиваю. Но это запомни как следует. Если его выпустят, значит, я не получил тех услуг, за которые заплатил сто пятьдесят фунтов. И я должен получить деньги назад. Иначе, обещаю тебе, кое-кто об этом горько пожалеет. Не забудь, что я еще вождь Тодже Оновуакпо из Урукпе. Можешь развлекаться в Идду, как хочешь, но не забывай каждое утро и каждый вечер молиться, чтобы Мукоро Ошевире не был оправдан.